|
Gimagimis : Роман
Володимир Єрьоменко
— Склянка Часу*Zeitglas,
2008.
— 236 с.
— м.Канів. — Наклад 1000 шт.
Можливість автографа.
ISBN: 978-966-453-039-9
ББК: 84(4УКР)6-4
Жанр:
— Проза
— Роман-життєпис
— Пригодницьке
Анотація:
"Gimagimis" – история Профессионала, написанная Мастером.
Автор называет эту историю романом. Да, если сравнивать её с авантюрными историями всех времен. Но "Gimagimis" далек от беллетристики. В нем нет выдуманных имен и событий. Он – совершенный сплав художественного слова, документа эпохи и публицистики.
Роман завоевал премию СПР 2009 год "Имперская культура" (Москва) и премию 2010 года им. Юрия Долгорукого (Киев).
|
Лінк із зображенням книжки:
|
Бристоль
11 января 2000 года я сдался властям – обратился в Home-office с просьбой предоставить Убежище. За две недели, покрутившись среди нашего беглого народа, я понял, что этот люд больше всего желает как можно дольше продержаться нелегально. Дикий инстинкт. Но диких так и отлавливают – по-дикому. Я мог продержаться полгода, пока действует виза, но что потом? В нелегалы. Дрожать и спасаться от облав?
Нужно просто сдаться, и пусть процесс идет. Подать прошение и, когда дело завертится и появятся легальные основания оставаться, – ждать ответа.
Согласно Европейской Хартии по Правам Человека ... [ Показати весь уривок ]
имеются три веских юридических основания для обращения с просьбой об Убежище: политическое, религиозное, сексуальное.
Проситель Убежища должен убедить власти, что он подходит хотя бы под один из этих пунктов.
Поскольку религиозные и сексуальные проблемы меня не беспокоили, я просил политического Убежища. Тогда, при Кучме, основания для этого были.
Мое прошение приняли. Предложили ждать вызова на интервью. Еще не так давно те, кто обращался с просьбой об Убежище, могли, дожидаясь вызова по 5-7 лет, подрабатывать и жить. Имелась очередь для рассмотрения таких дел. За годы ожидания люди обзаводились семьями, работой, деньгами. Но те дивные времена, как мне сказал Серега-афганец, заканчивались. Я мог рассчитывать на несколько месяцев; от силы – на год.
Было бы лучше сдаться сразу после пересечения границы. Власти приветствовали это, но требовали наличия веских оснований для побега с Родины.
Серега малость просветил меня. Чиновники Home-office, общаясь с иммигрантом, тепло заявляют: мы, мол, понимаем, что вы бежали поспешно, что нет документов, подтверждающих репрессии против вас, но было бы неплохо, если бы вы такие документы всё же предоставили. Когда же иммигрант подтверждает, что да, вы, господа, правы, я убегал и, понятно, меньше всего думал о документальной стороне, чиновники кивают, но отвечают: "Ваши основания неубедительны".
_
Серега настойчиво предлагал дружбу и бригадную работу – мыть кухни по ночам. Только для начала. Всё будет хорошо, говорил. У меня, мол, есть железные идеи. Я видел, что он парень неплохой. Да и деньги мои кончались.
Но еще раз на меня вышли русские. Дали номер телефона Буллимора. Теперь, мол, договаривайся сам.
Я позвонил. Конечно, не сказал, что без работы, но заметил, что ради такого дела оставлю все свои доходные предприятия. В тот же день Тони мне перезвонил и предложил приехать на переговоры. Я приехал. Он показал катамаран. Наверное, я перегнул палку – он принял меня за супермена. Начал показывать мне, как круто живет, какой красивый Бристоль. Покормил, попоил. Показал свой дом – особняк в четыре этажа, с пятью спальнями. Устроил барбекю. Говорил, что наслышан обо мне, как об участнике "Уитбрэда". В конце концов, спросил:
– Ну, как?
– Готов подключиться.
Как выяснилось, русские сказали ему, что я еще и кораблестроитель – поднимал "Сагайдачного". Короче, он, похоже, весьма заинтересовался.
Русские подписали с ним контракт: 50% их средств, 50% – его. Но денег-то у них не было. И контракт они подписали, чтобы искать под него спонсоров. Причем, и у Тони были проблемы с деньгами. Но он поднапрягся – нашел фунты для меня. Дал мне неделю, чтоб я закончил свои дела и подгребал к нему.
9 февраля 2000 года я прибыл в Бристоль. Встретились с Буллимором – он был не один, – посидели в пабе. Тони представил мне журналиста ВВС Роба Салвиджа и его невесту Джэйн. Тут же решили вопрос насчет жилья для меня. Джэйн предложила мне комнату в своем большом доме за 50 фунтов в неделю. Буллимор взял этот пункт на себя.
С первых дней реконструкцию катамарана вел Джин Рокроу, приятель конструктора Найджела Аренса, а я как бы представлял "Russian Teаm" – "Русскую Команду". Мы формовали новые носы поплавков, ламинировали, шкурили. Помогал еще один англичанин лет сорока – Бен Мидлс.
Кое-где, чтобы сохранить гидродинамические формы поплавков, пришлось использовать пенопласт. Обклеили всё парой слоев стеклоткани. Отшлифовали. Обводы получились великолепные. Основные конструкции, конечно, из углепластика и кевлара, всё по расчетам.
Катамаран поражал меня своими формами. Даже среди других, суперсовременных, он выделялся, смотрелся, как гонщик аристократических кровей. Океанский рысак. Длина корпусов – 31 метр. Габаритная ширина в сборе – 13 метров. Расчетная высота мачты-крыла – 39 метров. Водоизмещение – 15 тонн. Суммарная площадь парусов – 550 квадратов. Такая площадь парусов должна выдерживать в "ревущих сороковых" давление ветра в полторы тонны и выше.
_
Я часто звонил Снежане.
Вере отсылал теперь каждый месяц 200 долларов – на детей.
Наши, украинцы, те, что устроились плотниками в Лондоне, получали 7-8 фунтов в час. Подсобные, 4 фунта. Мне Буллимор платил 10 фунтов в час и оплачивал еду и, как я уже говорил, жилье. Работал я по 12 часов.
Уже прикидывал, как выдернуть в Бристоль Снежану.
Когда приехал в 1999 году, было много вариантов. Но быстро-быстро власти рубили все варианты. Такое было время.
Снежана поменяла загранпаспорт, чтобы избавиться от клейма – отказа в визе. Она хотела верить, что я на самом деле думаю ее забрать. Но у отца Снежаны обнаружился рак. Я послал денег. Сделали операцию, отцу полегчало, и Снежана опять вернулась к мысли бежать ко мне.
Хотела ехать одна, оставить детей на родителей, а потом – как получится. Но я знал, что из этого рая, как говорится... С каждым телефонным звонком настаивал, требовал – брать детей. Без них она бы здесь не продержалась долго.
А я уже не мог жить без нее.
Я никогда не влюблялся. Да, платил по векселю – природе или, иначе, Богу. Помню, как в Припяти ты говорил об этом же и о том, что любовь – слово сучье, не в тюремном смысле, а в собачьем. В те времена меня забавляли твои формулировки, но только тут я понял, что ты хотел сказать. Слово любовь было слишком слабым, чтобы выразить им то, что творилось в моей душе. Мне была нужна Снежана. Именно и только она... Не знаю и сейчас, как назвать всё это.
Я мог быть счастливым, только будучи свободным. И я хотел сделать счастливой Снежану. Быть свободным и быть вместе с нею. Я чувствовал, что замахнулся на невозможное. Но помнил – помнил! – начало 80-х в Припяти и то, что только в стремлении к невозможному можно обнаружить смысл. И еще помнил, как мы сошлись с тобою на том, что жить нужно на острове.
_
Английскую визу Снежана не пробьет. Не нужно и пытаться – она сама сказала, что второго отказа не переживет. Я предложил ей отправиться в тур-путешествие по Европе. С тем, чтобы попытаться сорваться с материка в Англию, нелегально, само собою. И торопил её, поскольку с первого июля должен был войти в действие закон, по которому дело просителя Убежища рассматривают в течение 10 дней, и, если отказ, сразу выкидывают домой.
Я выслал Снежане деньги через Western-union и дал команду стартовать на Париж. По дороге она должна была отстать и перебраться в Англию. Туманный замысел, понимаю. Как и что делать, и где перебираться в Англию, я в точности не знал.
В конце мая Снежана купила тур на Париж. Готовилась двинуться в путь с детьми – на чем я настаивал до телефонного хрипа.
За неделю до ее отъезда из Черкасс я начал вести переговоры со всеми, кто был причастен к вариантам.
Один из вариантов – на поезде – через туннель под Ла-Маншем. Поезд с материка прибывает на вокзал Ватерлоо в Лондоне. Там работали в охране несколько давних русских эмигрантов. Один из них брал, как водится у наших, мзду. А те жуки, что сажали на поезд во Франции, приезжали на вокзал Ватерлоо с беженцами и выходили на этого "нашего" парня. Все благородно. Нужно было только приехать в определенный день, в его вахту. В те времена "наш" человек на вокзале "Ватерлоо" брал 1000 фунтов с души.
Но случалось, что перебежчиков разоблачали. И – наручники, в поезд, на материк.
Иногда не надевали и наручников. Просто сажали в поезд и отправляли.
Был вариант с паромом. Этих паромов, как грязи, – из Франции, Германии, Дании. Но очень сложно пробиться через рогатки – легче верблюду пройти сквозь игольное ушко. И я не мог переправиться во Францию, чтобы помочь, – сам находился в подвешенном состоянии.
Вышел на контрабандистов, на цыганско-английскую мафию в Лондоне. С цыганами свела меня знакомая Сереги-афгпознакомила меня некая Света из Черкасс. С нею меня свел Серега-афганец. У нее своя история. Она тоже сдалась властям и ждала решения. Потом ее арестовали в Лондоне по подозрению в содействии нелегалам. Сдал кто-то из своих. Её поместили в Detention centre – вроде нашего СИЗО, – но ничего против нее не нашли и до времени отпустили.
Так вот Света помогала мне. Бескорыстно. Я у нее в долгу. Она свела меня с цыганами, желая, понятно, сделать, как лучше. Очень приятные господа. Всё вежливо обещали. Честнейшие с виду джентльмены. Относились ко мне душевно. Ничего не гарантировали, но деньги – вперед. В галстуках, белых рубашках. Кофе, коньяк. Но я чувствовал, что шестерки.
Цыгане считаются нацией, которая подвергается гонениям в Восточной Европе. Они попадали в Англию семьями – по 50-70 человек. Пахан получал "социал" от властей на всех. Покупал два-три дома. Своих сгоняли в один дом. Два других сдавали братьям-славянам, после чего сдавали братьев-славян в полицию как нелегалов, и, когда полиция брала их, поселяли на освободившиеся площади новых. И опять сдавали, как только те скоплялись в домах.
На вторую встречу со мной цыгане пригласили "полковника". Тот приехал на черном "мерсе" с двумя охранниками. Говорил через губу, ссылался на некоего Папу, который всё устроит. Я согласился, сказал, что, да, завтра подвезу деньги.
Цыгане были готовы помочь за 4000 фунтов. Вот в такое-то время вы должны быть там-то и там-то. Мы вас сажаем и снимаем. Из Польши в Лондон. Но деньги вперед. Но гарантии нет.
Напрямую контактов с боссом не было и быть не могло. Они не лыком шиты – камуфляж многоярусный.
Я сомневался до последней минуты. Вибрировал жестоко. Дело было не в четырех тысячах фунтов. Цыгане использовали фуры с грузом сигарет, вот в чем дело. То есть, среди упаковок сигарет, в передней части фуры, выгораживался карцерок; и там – люди. Именно среди сигарет. Чтоб собаки не учуяли. Плотно и потно. Предварительно народ не ел и не пил несколько дней, чтоб не ходить в туалет. Хуже, чем в подводной лодке.
Фуру я отмел. Случалось – фуры приходили с трупами. Ничего особо криминального – люди просто задыхались.
Был еще невнятный вариант – поезд Вильнюс-Париж-Лондон. И тоже слонялись зазывалы.
Никому ничего я не платил. Только зондировал почву. Хорошо было бы, конечно, использовать все варианты. Но Снежана-то одна.
_
Я был готов стать отцом пятерых детей. Еще в Черкассах видел двух девочек Снежаны. Им было по 10-11 лет, и выглядели они невинными ангелочками. Я не заглядывал далеко, не хотел заглядывать – предвидеть, что в будущем у меня могут быть проблемы с ними. И даже если бы что-то предвидел, настаивал бы на том, чтобы Снежана ехала с ними. Я хотел видеть ее счастливой. Счастье без ее девочек было для нее невозможным. Она всё время думала бы о них и рвалась назад.
Ни на одном варианте я не мог остановиться. Чувствовал на расстоянии, что Снежана пребывает в непроходящем испуге, как и полагается совку. Часто звонил ей. Торопил. Мною двигало не нетерпение, но предчувствие, повторяю, недобрых перемен в законодательстве. Англичане очень быстро анализировали ситуацию, и не по дням, а по часам ужесточали антииммиграционные законы. К тому ж, я понимал, под каким высоким напряжением находится Снежана. Она была на краю психического срыва; в любой момент мог случиться обвал – отказ от моей авантюры.
В конце мая Снежана выехала, однако, из Львова со своими девочками на туристическом автобусе. С каждой остановки звонила мне. И я отслеживал ее перемещения по карте. Автобус шел через Словакию, Австрию и Германию во Францию. С последней остановки, за сутки до Парижа, Снежана позвонила мне – дала парижские телефоны турфирмы и название отеля в Париже, где должна остановиться на трое суток.
Я пытался успокоить себя. Ну, не получится. Она ведь уже во Франции! В случае неудачи с переправой в Англию, я мог бы осесть во Франции или Швейцарии. Друзья не оставили бы в беде. Но успокоить меня мог бы разве что Южный океан.
Пока Снежана была в пути, отпал вариант через туннель под Ла-Маншем. Не совпали дни дежурств и возможного приезда Снежаны, когда знакомый мздоимец мог принять ее на вокзале Ватерлоо. Да еще дети!
Время таяло. Я ни на что не мог решиться.
_
Пришла мне в голову, однако, еще одна мысль. Детская – но моего профиля. Я раздумывал о ней не всерьез, в виде игры.
Поначалу она была, вроде бы, случайной, мысль – как вспышка молнии. Но молния вспыхнула опять, и эта вспышка повторялась, все чаще, пока молния не замерла во всей своей невероятной красе. Мало-помалу я свыкся с нею. Идея начала обрастать мясом.
Добыть яхту!
Не угонять, понятно. Если угнать, в случае провала пришлось бы стреляться. Однажды попав в криминальную базу данных в Англии, я автоматом становился нежелательным элементом для всех европейских, как минимум, стран.
То есть, лодку нужно было фрахтовать легально; причем, без обслуги, в чартер, как бы для круиза. Для заявки нужна была английская лицензия. Её я, понятно, не имел.
И еще один момент, который привлекал меня в идее с яхтой. Я никак не хотел начинать с обмана в Англии. Почему? Потому что она была более других причастна к Парусу всех времен. Обмануть же Парус всех времен – святотатство. Так вот, мне как-то верилось, что яхта – не обман, но вариант, приемлемый для Кингдома.
_
С парнями, англичанами, Джином Рокроу и Беном Мидлсом, работавшими со мной на Тони Буллимора, я сдружился. Они думали, видно, поначалу, что я буду наезжать и качать права, как крутой яхтсмен. Я же не таил замыслов, сказал, что, мол, ребята, вы строители, я гонщик, ни на что не претендую, у меня, как видите, и зарплата меньше, чем у вас. Мой интерес – попасть в Миллениум-Рейс.
Моя откровенность их устроила. По пьянке мы даже поклялись, что никогда друг друга не подведем и не сдадим.
Бен Мидлс был в "Уитбрэде" со мной, на "Сагайдачном". Худощавый, черненький, маленький. Без особых философий. Другой – Джин Рокроу – интеллектуал. Тоже невысокий, но в теле, блондин, длинноволосый. Покуривал травку. Сын богатых родителей, получил хорошее образование, потом возникли трения со стариками, и он уехал в Азию. Оттуда перебрался на Карибы. Нанимался матросом на грузовики и так путешествовал. Подрабатывал и ремонтом яхт. Помаленьку стал профессионалом в этом деле. С Джином я подружился основательно. Он предложил мне держать ухо востро с Буллимором, рассказал о нем много забавного и странного. В свое время Тони владел в Бристоле несколькими ночными клубами, через него шла наркота и оружие, и бристольская полиция знала его, как облупленного. Тони – бывший ямайский мафиози. Но это было давно. С годами Тони переквалифицировался в моряка, яхтсмена-одиночку, который волей судьбы попадал в дикие переплеты. Пять раз выходил сухим из воды. Однажды на его посудине – в тот раз на тримаране – взорвался газовый баллон под плиткой, на которую Тони поставил чайник и, забыв выключить, прилег отдохнуть. Центральный корпус тримарана ушел под воду, притонули и боковые поплавки, и Тони влез на мачту – дождался, пока его снимут. В другой раз его катамаран перевернулся, и Буллимора, уже дохлого, спасатели достали из-под сетки и откачали. Как-то возле французского Бреста, Буллимора выбросило в шторм на скалы, и он ухитрился подняться по этим скалам подальше от прибоя, сидел там, пока море успокоилось. Было дело, шел во Францию на своей яхте. Кроме него на борту были еще двое членов экипажа, и Тони ночью подрался с одним из них, Джоном, и выкинул того за борт. Случилось это на траверзе мыса Лэндс Энд, и Джон выплыл, как потом выяснилось, к берегу. Наутро оставшийся член экипаж спросил, а где, мол, Джон, и Тони сказал, что выкинул его за борт. Ясно, когда пришли во Францию, матрос, который оставался на борту, откланялся и благодарил судьбу, что легко отделался. И, конечно, пресловутое сидение Тони в перевернувшейся яхте, во время гонки вокруг Антарктиды. Тот случай сделал его знаменитым по иронии судьбы. В той же гонке перевернулась яхта еще одного гонщика, австралийца, который, как полагается, в соответствии с правилами хорошей морской практики успел выбраться наружу и дождался спасателей, сидя на киле. Его, австралийца, сняли первым, без особых хлопот, и он был забыт публикой, а с Буллимором всё получилось, как получилось, – с чрезвычайными хлопотами, оторванными пальцами и великим паблисити.
_
В Бристоле мы обитали в трейлере, оборудованном для жилья, – в так называемом "караване". И под выпивку, в пабе, я сказал Джину, что мои люди держат курс на Париж. И я, мол, должен переместить их к себе.
После того, как я сдал Джину свою проблему, напоминал о ней каждый день. Но помощи не просил.
28 мая – я запомнил этот день – после работы мы пошли ужинать, и я сказал, что моя женщина с детьми на днях будет в Париже. Разговор состоялся в пабе "The Old Duke", одноэтажном питейном заведении с небольшим набором закусок. Каждый день джаз-банд давал там концерты. Руководил им сам хозяин, Старый Дюк, саксофонист.
Я был под газом. Джин и Бен – тоже. Один уже знал, что я в трубе. Мидлс, который еще ничего не знал, услышав о моем деле, заявил то, чего я с надеждой ждал:
– Мы моряки? Берем яхту!
Я моментально согласился:
– Железная идея! Но у меня нет лицензии.
– Есть у меня. И есть знакомый старичок в Саутгемптоне. У них там навалом всякого проката.
Он тут же позвонил в Саутгемптон. Договорился арендовать яхту. Деньги за аренду, понятно, мои – 300 фунтов за день. Мидлс представил нас, что мы такие-растакие, у нас кругосветки за спиной, сейчас перерыв в работе и хотели бы взять яхту на три дня, отдохнуть, прокатиться с девочками до Шербура.
Этот разговор состоялся за два дня до прибытия Снежаны в Париж. И во время последнего с нею разговора я сказал еще раз, чтобы она держала на Париж. Я уже верил, что буду там в час Х.
На следующий день Мидлс сделал неожиданный ритрит. Он собирался жениться, у него была девушка – Бренда (свадьба предполагалась через две недели). И вот он сказал, что вынужден отказаться от участия в операции, поскольку поговорил с Брендой, и она ему запретила. Ни в коем случае, мол, этого не делай. Помоги своему товарищу – мне, то-бишь, – деньгами, вот, возьми тысячу фунтов, но не влезай в темное дело.
Я, понятно, возбух, на предмет, что так не делается, что мы клялись и прочее.
Мидлс сказал мне:
– Я помогу. Но только не в этом. Извини.
– Зачем же ты разболтал своей невесте?
– Так вышло.
– Но ты же обещал!
– Минутку! Это ведь нужно тебе, а не мне. Это твои проблемы, а не мои. Рискуй. Почему должен рисковать я?
– Логично. В таком случае твоя невеста может меня и сдать?
– Я сказал ей, чтоб ни гу-гу. Но, если честно, не понимаю, зачем это делаешь. Ты сам-то тут на птичьих правах. Как, к чему пристроишь свою женщину? Рискуй собою, но зачем же играть чужой жизнью? И ты ведь мылишься в Миллениум-Рейс. Ты уверен, что вернешься живым. А если нет? И что в таком случае она, твоя женщина, будет делать здесь с двумя детьми?
Это он мне сказал, понятно, на английском, в джентльменских выражениях. Мог ли я объяснить Мидлсу, что счастье состоит уже в том, чтобы не жить на Украине. Я пойду в Миллениум-Рейс, да, если выпадет такая великая удача. Если не вернусь, и Снежана останется одна с двумя детьми, я буду заклинать ее с того света, чтобы она не вздумала возвращаться в ад. Они как-нибудь найдут свое место здесь, на Острове.
Нет, я вовсе не собирался нырять в ледяную воду где-нибудь возле Антарктиды. Я хотел сотворить чудо для себя. И не меньше желал чуда для Снежаны. Ради сотворения чуда и есть смысл жить.
Я ничего не сказал Мидлсу.
При этом разговоре был и Джин.
Должно быть, я слишком поник головой. И он, Джин, подал голос:
– Лицензия есть и у меня.
Саутгемптон
30 мая мы прибыли туда втроем, во второй половине дня. С менеджером, китайцем, встретились в кафе. Он особо не углублялся, мельком заглянул в лицензию Джина. Я отдал деньги, а китаец – ключ; назвал код на входе в марину, номер причала и яхту. Зашли в офис, и менеджер дал нам метеопрогноз. И всё.
Я осмотрел яхту. Метров 17 по ватерлинии. Белый борт. Сработана из дерева. Мачта – до 30-и метров. Надстройка низкая, вытянутая в корму. Движок – дизель. Заправлена топливом и водой. Из кокпита трап к штурманскому столу – там монитор GPS и, на всякий случай, навигационные инструменты. Дальше вперед – кают-компания. И еще две каюты – в корму – по обеим сторонам кокпита.
– Пойдут эти двое, – сказал Мидлс своему знакомцу-менеджеру. – Я не иду.
При этом мы, понятно, толковали о ревущих сороковых как парни серьезные.
Яхту взяли на 5 суток. Полагалось внести дополнительно 300 фунтов в виде компенсации за вероятные поломки. В целом я выложил около 2000 фунтов.
Мидлс уехал, а мы вдвоем с Джином закупили еду, погрузились и вышли в ночь. Почему в ночь? Менеджер был настроен, что с нами пойдут девушки, и мы подтвердили, что они, да, подъедут позже, – то есть, нам нужно было дождаться конца дня, чтобы менеджер отвалил. Так и сделали. Вышли в семь вечера, с легким ветерком от веста, под парусами, – берегли топливо. К месту был и отлив.
Никто нас не выпускал. Никого не было на выстрел.
Если ты арендуешь яхту, идешь, куда наметил. Когда приходишь в марину, любую из европейских, вахтенный запрашивает у прибывшего документы на яхту и на аренду. Никаких уже прав на управление, никаких паспортов.
В заливе Солент два прохода в Ла-Манш. Один к востоку от острова Уайт, другой к западу – Нидлз (по нашему – Игольное ушко).
Мы выходили через Нидлз. Здесь шесть лет тому назад "Сагайдачный" прошел на финиш "Уитбрэда".
Пролив Нидлз узкий, извилистый. Мели, вихри. Выходить нужно только с отливом, входить с приливом, иначе под парусами там пройти невозможно. Приливы правильные, полусуточные, местами до 12 метров. Бывают туманы. Ширина до 400 метров. Остров Уайт – каменистый, высокие берега, а основной берег пологий, песчаные косы, и течение сваливает корабли туда. Может выкинуть.
Еще год назад я обнаружил, что мне нужны очки. Но все откладывал. Я оставил Джина на штурвале, сам спустился в рубку, врубил свет над штурманским столиком, склонился над картой, чтобы разобраться с обстановкой, с буями, и вдруг обнаружил, что все расплывается перед глазами. Их я спалил еще в Чернобыле, но только сейчас, вдруг, ощутил, что это значит. Или, может быть, слабый свет? Или нервы?
Пришлось крикнуть Джина. Я сменил его на штурвале, а он посмотрел на карте расположение навигационных знаков судового хода.
Выбрались в Ла-Манш. До Шербура миль 70. Ветер усилился.
Шли неплохо, но не могли добрать грот до марки – что-то наверху мешало, какая-то снасть. Нужно было подняться на мачту, разобраться. Джин не советовал – ночью, мол, такие экзерсисы ни к чему. А я – как ни к чему! Нам нужна жизнь, полная скорость.
И пошел на мачту. Ветер был балла четыре. Хороший ветерок от норд-веста. Мы его, однако, не хвалили. Такое суеверие – хороший ветер хвалить нельзя.
Я был в хорошей форме. Ежедневные 12 часов работы согнали с меня лишний жирок. Весил килограмм 80, вместо обычных 90. Остались кости, жилы, мышцы. Чувствовал себя отлично. Ни температуры, ни кашля. Каждый день на работу и с работы пешком. Да и так, между собою, дурачились, тяжести таскали. Джин и Бен моложе меня, но я показывал им, что я не слабее.
Поднялся на мачту без предельных усилий. По вантам. Там, где ванты сходятся, подтягивался на краспицах, потом чуть по мачте и опять по вантам. Добрался до вторых краспиц. Джин помог – увалился и, не растравливая шкотов, кренил яхту.
Оказалось, что запутался фал. Я распутал его и спустился.
Добрали грот.
Шли хорошо всю ночь.
Шербур
На каждой яхте имеется справочник. В нем – карты расположения марин и частоты их радиоволн. Если всё же связаться заранее не удалось, подходишь к гостевому причалу – там постоянно дежурят вахтенные.
Входить в марину под парусом, как я уже говорил, не принято. Но и не запрещено. Бывают, понятно, исключительные случаи.
Марина, которую я выбрал, располагалась ближе к порту и железнодорожному вокзалу.
На подходе к марине мы связались с вахтой по рации. Навстречу вышел катер. Люди на катере сопроводили нас, показали место швартовки, зарегистрировали. Спросили, нужно ли что. Предложили загрузить едой и питьем. Только плати.
В Шербуре тоже приливы и отливы, потому причалы на понтонах. За швартовку заплатили двести франков – я поменял фунты заранее.
После швартовки заметил Джину, что нельзя исключать неприятностей, – в случае, если мое рандеву состоится, нас может остановить в море береговая охрана. Яхта оформлялась на Джина и на группу людей, и на первый взгляд всё в порядке. Но судовой роли нет, и, если бы береговая охрана вздумала проверить документы, были бы большие хлопоты для нас и не меньшие для Джина.
– Из Шербура вали домой на пароме, – предложил я ему. – Если все сосвятится, я доберусь с моими людьми один. Если меня остановят, буду как-то решать задачу. А ты – ничего не знал. Твоя вина будет только в том, что ты оставил лодку на меня. Тебя пожурят, и всё.
Джин согласился. Я попросил его затарить яхту продуктами и дозаправить топливом, а я, мол, держу на Париж, чтобы сегодня – сегодня же! – вернуться в Шербур и выйти на Саутгемптон. Джин должен был дождаться меня, и уже потом уйти на паром.
Еще я сказал Джину, что, если не появлюсь в течение двух суток, он уходит и уводит яхту. Если бы до этого дошло, пришлось бы оседать во Франции, где имелись друзья еще с эпохи "Merit".
Но только для того, чтобы начать новую осаду Британии.
Париж
В Шербуре я вскочил на парижский поезд. В пути четыре часа. Думал, всё просто: приеду в Париж, сяду в такси, назову отель.
Поезд прибыл на вокзал Сен-Лазар. Я сунулся к таксистам. Оказалось, что в Париже тысячи полторы отелей. И никто из таксистов не знал, куда ехать. К тому ж, Снежану завезли в какую-то мелочь, три звездочки. Нет, никто не знал! Я в шоке позвонил в турфирму, которая организовала эту поездку. Попал на даму с миллионом вопросов: а кто вы? а зачем? а кто она вам? а чего вы хотите от нее? Что-то вроде парижского КГБ. Послал ее, перезвонил по другому номеру – попал на мужика. На ломаном англо-французском объяснился, и он сказал, что отель недалеко от того же вокзала Сен-Лазар, и назвал адрес.
Пошел дождь. Пока ехал в такси по адресу – рухнул ливень. Хотя это, говорят, к добру. Но меня уже трепало волнение.
5 часов дня. Последний поезд на Шербур уходит с вокзала Сен-Лазар в семь вечера. У меня – два часа.
Приехал к отелю. Волнение не уходило, я не мог согреться, хотя вовсе не холодно, – не было ни айсбергов, ни урагана. Только ливень, обычный европейский ливень.
Отелишко – ничтожный. Но имелся рисепшен. Я подошел. На рисепшене курчавый, смуглый – то ли мавр, то ли малаец. Я сунулся к нему, на английском. К вам, мол, должна была приехать группа с Украины. Вижу, не понял. Я попытался сочинить на французском. Написал на бумажке – в какой комнате может находиться такая-то? Он врубился, посмотрел в свой кондуит, позвонил. Развел руками: "Нету". Я сказал ему: "Группа есть?" – "Есть. Но мадам нету в номере". – "У меня цейтнот!" – "Ничем не могу помочь".
Я же говорил Снежане: сядь в номере и жди! Просто сядь и жди! У нас не будет времени даже на междометия!
По мобильнику связаться невозможно, потому как английские и французские операторы не взаимодействовали. И Джину я не мог позвонить, по той же причине.
Вышел из гостиницы. Ливень обломный!
Под навесом курили люди, явный восток.
Я не переношу табачного дыма. Отошел в сторону, под дождь, запрокинул голову. Вода лилась на лицо, и со стороны могло, наверное, показаться, что я плачу. Но – так я матерился. [ Згорнути уривок ]
|
