|
Winter Sport
Олександр "Фоззі" Сидоренко
— Треант,
2010.
— 192 с.
— м.Харків. — Наклад 2000 шт.
Тверда обкладинка. Можливість автографа.
ISBN: 978-966-2266-09-2
Жанр:
— Романи, новели та оповідання
— Міське
Анотація:
Во второй книге Фоззи остается верен теме 1990-х, однако теперь мы видим классическое (ну, почти) единство места и времени. Его персонажи – это жители одного жилмассива большого города (мы не скажем, какого, потому что вы и сами догадаетесь). Каждый из них пытается строить свою особую судьбу, но вечные силы – любовь, ненависть, дружба и поиск выгоды – затягивают их в головокружительный водоворот лихого времени…
Прозу А.А. Сидоренко уже сравнивали с «Одесскими рассказами» Бабеля. Для книги «Winter Sport» мы добавим ассоциацию с «Simple Storys» Инго Шульце и на этом умолкнем.
|
Лінк із зображенням книжки:
|
Земля Королевы Мод
«Может всё тогда пройдёт, всё изменится». Александр Розенбаум, «Четвертиночка»
01. Широта/долгота 34.013963/43.64266
От хер его знает, где и когда они познакомились. Наверное, было это давно, раз Алик её не помнил. Хотя, не слишком давно – уж больно молодая она, лет так до двадцати. Такая красивая и свеженькая. Но лицо у неё было явно знакомое, да и кивнула первой именно она. Алик вылез из-за столика, подковылял к ней и поздоровался.
- «Алик, приветик! Как дела?» Заученно спросила, наверное, с такой интонацией у всех фрайеров интересуется. Насмотрелась фильмов, где ... [ Показати весь уривок ]
американцы всю дорогу друг дружку хавают* и давай туда же и так же. Но улыбалась она так красиво, что Сторож решил к ней в самом себе пока особо не докапываться. Шикарная тёлка. Как в кино. Самое дебильное, что он тупо не знал, как её зовут, а спросить было неудобно.
* (Примечание переводчика: судя по всему, имеется в виду вопрос «How are you?»)
Пока Алик сканировал память в поисках имени и места встречи, они обменялись «нормально», «а ты шо тут делаешь?» и тому полагающимися пустышками. Сторож прекратил в голове собственный выпуск программы «Что? Где? Когда?» и решил двигаться по ситуации. Бывает такое, когда не помнишь отчество нужного человека в ЖЭКе, там, или в РОВД. Можно выкрутиться, произнеся отчество неразборчиво: «Евгений Нананаевич, мне бы тут вопросик решить». Но тут имени не было, а так хотелось.
Как и следовало ожидать, она тоже плыла в Стамбул за товаром. Начитанный Алик знал, что по-моряцки правильно говорить не «плывёшь», а «ходишь», сам задёргал Саню и Лёху, поправляя их при каждом удобном случае, но как умничать перед красивой девушкой, когда ты с ней почти не знаком, и какую бы глупость она не буровила? А никак.
Она чего-то продолжала тереть, а Сторож быстро себе миркувал – у них до Стамбула будет только одна ночь, надо попробовать. Сашок и Лёха ждали его в кают-компании, где в 21.45 по украинскому времени должен был начаться футбол по телеку, если только старпом не сбрехал и антенна в море поймает УТ-1 или что-нибудь турецкое. Ничего, ради такой можно и забить на футбол, пусть это и Кубок Чемпионов*.
* (Примечание переводчика: Алик ошибается, на тот момент турнир назывался не Кубком, а Лигой Чемпионов)
Сторож заказал ей шампанского, себе сотку конины и попытался технично пробить, с кем она плывёт. Но не проскочило – она съехала с темы, так что чокнулись, выпили и продолжили ни о чём. Девушка так и не спросила, как там тот или этот, короче, ни один общий знакомый не всплыл. Сторож по-прежнему не знал, кто она, и почти уже смирился с тем, что ему, как обычно, не прёт. Выпили, закурили, опять заговорили ни о чём: как кого укачивает, какая погода будет, почём сейчас у турков доллар. Ни к чему не обязывающий трындёж подходил к концу, Алик встал и не успел попрощаться, как она спросила, не хочет ли он вечерком посидеть, продолжить разговор.
Вряд ли Джеймс Бонд, спасшись в очередной раз от верной смерти, радовался больше. Сторож чуть не ошизел от радости - сама в руки идёт. Причём такая, каких пробовать пока не доводилось. Как говорил в таких случаях Лёха – ка-ра-ле-ва. Значит так: купить шампусика, лучше пару, шоколад, фрукты, обязательно презики. Она точно не была проституткой, хотя любой бы на его месте задумался. Но не была и всё, тут срабатывал какой-то аликов датчик и как же хотелось ему верить…
Пацаны пусть смотрят футбик, а потом кантуются до упора. Поймут. Договорились встретиться после ужина на верхней палубе. Алик откланялся и побежал к себе, сердце счастливо колотилось, качка уже не раздражала, а все предметы враз стали новее и ярче.
Сначала он поменял деньги, слил аж полтинник и отправился в корабельный магазин. «Советское полусладкое» было, взял, как и планировал, две. Набрал и шоколада, а вот ни фруктов, ни гандонов не было. Он переспросил два раза – как же так, ведь корабль же ж, товар первой необходимости. Барыга за прилавком пожал плечами, сказал: «Братан, не ко мне вопросы», но потом, будто сжалившись, посоветовал обратиться в бар на баке. Это значит, на передке, другой конец, но надо сбегать.
Алик отпёр шампанское в каюту, быстренько окинул взглядом трёхместный бардак и решил, что успеет ещё убрать, презики были важнее. Да, ещё и бананы с яблоками надо не забыть, а то вдруг она шоколадки не любит, всякое же бывает. Значит, сейчас в бар, потом забежать сюда, убраться по-быстрому, потом в кают-компанию к пацанам на ужин, объяснить что к чему. И ничего не забыть.
Он почти бежал по судну, пытаясь представить, какая она под одеждой, сладкое предвкушение торчало в горле последним куском маминого «наполеона». Алик увеличил длину шага, мчалось легко и весело. Попёрло, батюшки-светы, по-пёр-ло.
Боженька не обидел своей милостью – на баке гандоны были. Лежали под стеклом, рядом с шоколадными батончиками. Алик стал в очередь за двумя товарками, бравшими чай и лимон отдельно. Остальное у них, наверное, было с собой. «Пачку вот этих», – тихонько проговорил Сторож и ткнул пальцем в витрину. Мужик в белом халате осклабился – «Натс или Леон?». Алик не был настроен на рассусол – «Презервативы дай». Рассчитался и почти бегом поломился назад.
Народ потихоньку выгребал на вечерний променад перед ужином, Сторож лавировал промеж лохов и решил срезать через низ, пробежаться вдоль машинного отделения.
Но дверь, в которую, Алик точно помнил, они заходили во время экскурсии по кораблю, была закрыта. Он поднялся по соседнему трапу и попытался обойти слева. Там было что-то уже совсем машинное, какие-то цепи и железяки, выкрашенные зелёным поверх ржавчины. Возвращаться назад – терять минут семь, и Алик полез через перила. Рядом стучало что-то горячее, Сторож старался не обращать внимания и лез дальше, но его движения внезапно замедлились, как будто корабль незаметно малость притонул и передвигаться приходилось, преодолевая сопротивление воды.
Он увидел, что уровнем выше открыта дверь, стал на перила, повис руками на цепи и начал подтягиваться. Идиотизм этой ситуации уже пугал по-настоящему, Алик попытался сделать выход на две* и закинуть ногу на решётку. Не получилось. Он соскальзывал вниз и почему-то знал, что упадёт и ничегошеньки не получится. Причём ни с чем. Злясь на себя, Алик заскрипел зубами и тут же кто-то снизу замычал: «Э, сынок, не спи, замёрзнешь».
* (Примечание переводчика: упражнение на турнике «выход силой на обе руки» – подтянуться и с ходу поднять корпус выше опоры, описать трудно, проще показать)
02. Широта/долгота 36.002455/51.611914
Сон, сука, сон... Этот кто-то продолжал говорить, и шанса не просыпаться не было. Алик лежал в поезде, на третьей полке, смотрел в потолок вагона и злился на себя. Злился вообще и особенно из-за того, что не смог подтянуться и эта девочка наверняка ушла. Как же обидно.
Где же ОН С НЕЙ ПОЗНАКОМИЛСЯ, не придумал же её себе. Или всё-таки придумал? С осознанием этой простой истины можно было бы попытаться заснуть и догнать сон, но Алик был уже взрослый пацан и знал, что хорошие сны не догонишь. Не бывает такого. Да и голос внизу продолжал что-то чесать. Алик свесился вниз и понял, что это тот дедок-мореман, который за час заболтал его вусмерть. Устав от его трёпа про загранки и всё такое прочее, сразу после таможни на границе Алик залез на третью полку и попытался поспать малость – ехать было недалеко, а он был бухой. Видать, дедковы морские истории и навели пьяный мозг на идею с лайнером.
Эх, блин, надо было не торопиться и не срезать через машинное. Девочка была такая, что даже сон с ней был радостным, как лёгкий ветерок в конце апреля, когда можно было уже без куртки топать после уроков домой в одной школьной форме. Могла бы быть классная поллюция и ничего страшного – штан плотный, пятна не просвечивали бы.
Сторож на всякий случай пробил правый задний карман штанов, не осталось ли там гандонов? Потом сообразил что к чему и начал тихо хрюкать. Если бы кто другой над тобой так смеялся, это было бы унизительно, а самому можно, в плане самокритики. Вот ведь дурак, даже если бы гандоны были в кармане, от кого теперь прятаться? Со среды ты свободен как ветер, судья подписала документы, ты разведён, можешь ехать в плацкарте и во сне пороть красавиц на фешенебельных многопалубных белых кораблях.
Дедок, оказывается, уже заказал два стакана чая и довольно скручивал голову белой: «Слазий, храпун». Дождался свежих ушей старикан, дождался. На остальных полках тётки с баулами старательно смотрели перед собой и делали вид, что их нет.
В прошлый раз остановились на Антарктиде и на пингвинах. Шото было про то, что там очки надо носить – чтобы солнце не ослепило и чтобы пингвины глаза не повыкалупывали. Они типа, когда с ними фотографируешься, так и норовят клюнуть в глаз, злодейцы.
Попутчик накапал в высокие вагонные гранчаки грамм по семьдесят, поднял свой и смешно взвизгнул – «Дзонь». Чокнулись, выпили. Из закуси осталась пара твёрдых поздних помидоров сорта «слива», странным образом доживших почти до Нового года, остальной хавчик дед подмёл сам, добивая первую бутылку, пока Алик по кораблю во сне шорхался.
И сразу: «А вот ещё история была». И понёс дальше свой понос – что-то про очередную экспедицию, не то про Арктику, не то про Антарктику, Сторож их путал всю дорогу, где какая. В детстве много читал про путешественников, но запомнил только, как какой-то отмороженный полярник в книжке кричал: «Ну, бляха-муха, Арктика наша». Это был первый случай, когда Алик засёк матюк в книжке, не считая почти приличного слова «сука».
Он слушал вполуха, пытаясь задержать в памяти образ девушки и надеясь, что она всё-таки существует, а он её тупо забыл. В своих размышлениях остановился на версии, что это может быть какая-нибудь знакомая по пионерлагерю. Если бы из нашей школы, он бы такую перспективную не забыл, разница у них максимум года в три. Выходило логично – были вместе в пионерском лагере, лицо знакомое, но она выросла, похорошела, и при этом запомнила и его самого, и имя. Между прочим, не мудрено, он был пацанчик яркий, на гитаре играл, в КВНе выступал. Кстати, в лагере его звали не Сторожем, а Кучером. Кучерявый был тогда, а сейчас стригся под ноль.
Алик как раз пытался вспомнить, где в хате могли лежать старые групповые фото из лагерей, если, конечно, они вообще сохранились, когда дедок сказанул что-то такое, что вернуло Сторожа на землю, а, точнее, на нижнюю полку курского плацкарта. «Шо-шо?», – переспросил он. «Я говорю, ходили на Землю Королевы Мод». И тут, значит, ка-ра-ле-ва. Сплошное попадалово, причём в цель.
Вздохнул и махнул рукой – наливай, короче. Накатили, дед ложкой раздербанил напополам последний помидор (Даня называл это налам-пам-пам) и, понятное дело, продолжил. История была невероятная, но Алик почему-то в неё поверил, день у него такой был.
Мореман рассказывал, как полгода ходил по Антарктиде (Алик уточнил, какой это полюс и попытался запомнить, что южный) в гарантийной* команде с филиппинцами. Ходили на какую-то Землю Королевы Мод, названной в честь английской королевы**. Наверное, звали её Мод.
* (Примечание переводчика: когда судно сдаётся заказчику, первое время на нём ходят сразу две команды – одна от производителя, на случай, если что сломается)
** (Примечание переводчика: дедушка ошибался, королева была как раз норвежская).
Так вот, незадолго до этого закрылась добыча кита и норвежцы оставили свою китобойную базу – городок, который выстроили не то на острове, не то на льдине. А один штымп не захотел возвращаться на Большую землю и остался. Судя по рассказу, был он педантичным чувачком и все силы тратил на поддержание городка в порядке – снег разгребал, улицы чистил и всё выглядело, будто люди ушли за час до этого. Все корабли, которые проходили в этом районе, знали за этого норвежца и заходили его проведать, подбрасывали ему хавчик, приглашали на ужин и всё такое.
Болтливый дедок особо напирал на то, что этот странный норвежец страшно уважал Советский Союз и, если к берегу подходило одновременно два корабля – социалистический и капиталистический, он выбирал наш. Приходил, смотрел кино, общался и был при этом выбритый и во фраке. Алик в костюмах особо не волок – шо там фрак, шо там смокинг? Он себе представил что-то среднее и чётко увидел этого человека: как он ходит по пустому городу с лопатой и не с кем даже чокнуться. А бухать одному – это не то, это только денаря* практикуют.
* (Примечание переводчика: денаря – алкаши)
Единственное, что настораживало Алика во всей этой истории – этот то, что её, будь она правдой, наверняка бы экранизировали. Люди любят про такое, кто-то снял бы кино. Но дальше об этом думать было некогда – бутылка закончилась, да и дедок замолчал – он начал возиться с баулом, Курск был вот-вот.
03. Широта/долгота 36.098/51.711419
Алик аккуратненько сгрузился с поезда, сполз по сходням, чтобы не навернуться с обледеневших ступенек, закурил и отканал в сторонку – барыги хором тянули баулы по узкой платформе, встречные торопились сесть в проходящий на пути напротив. Пусть бегают, надо постоять, осмотреться.
Так-с, приехал-доехал-сошёл, теперь неплохо было бы придумать, как вымутить Плаксу. Алёнин старший шурин, Серёжа, пацанчик был крупный, вариант «дать в лоб – забрать собаку» тут явно не прокатит. Надо думать.
Хорошо ещё, что был адрес – улица семьи Ульяновых, 14г, кв. 159. Он сохранился в Алёниной старой записной книжке. Все свои бумажки, как и старые блузки с колготами, она не выбрасывала, а складировала в комод. Может, ей было жалко любой мелочи, а, может, воспоминания собиралась потом писать вместе с размышлениями, как маршал Георгий Жуков*. А шо? «Я-такая-то-такая-то, пересрала три с половиной года жизни своему мужу и злюсь до сих пор в своей нычке, в связи с чем считаю долгом сообщить, и так далее, и тому подобное». Хотя так глубоко в голову бывшей жены Алик не пролазил, а теперь вообще мог только догадываться. Но адрес был, хоть что-то от неё осталось хорошее...
* (Примечание переводчика: «Воспоминания и размышления» – мемуары советского маршала Г.К. Жукова).
Аликов поезд уехал, вместо него причалила электричка, из которой народ потащил увязанные по вертикали ёлки. У нас вроде это не приветствовалось, мусора напрягались и просили предъявить, откуда ель (хотя какие на неё могут быть документы?), но тут – не у нас, у этих всё по-другому, даром, что язык похож, но остальное – не так.
Вот и Серёга, Алёнин шурин, был человеком с другой планеты, говорил быстро, с каким-то быстрым неприятным акцентом и ржал противно всю дорогу. Причем по любому поводу. Алик ещё шутил, что русские – это те, что по-русски говорят неправильно. А мы типа правильно.
Дикторша по вокзалу даже объявляла так, что было почти непонятно: на трецию плааатформу прибиваец скрый Адлир-Бааабруйск. От же ж… Алик бросил бычок в урну, мало того, что кинул красиво, крюком, через голову, так ещё и, к вящему собственному удивлению, попал. Сам себя похвалил – Сабонис, хотя, по исполнению это было ближе к Абдул-Джаббару *.
* (Примечание переводчика: Арвидас Сабонис – легендарный советский/литовский баскетболист, Карим Абдул-Джаббар – американский баскетболист, в перестройку газета «Советский Спорт» пошутила на первое апреля, объявив о том, что американцы меняются с вильнюсским «Жальгирисом» игроками – Сабонис туда, а Джаббар сюда).
Короче, дело к ночи, а Харьков – не Сочи. Надо топать. И плясать по ситуации, как говорил Лёха – «смотри по лоху». Главное – чтобы собака была на месте, а там – разберёмся.
Забрать Плаксу Алик удумал сразу, как только разбежались с Алёной, задолго до официального развода. Сидел, курил на балконе, подливал, чокался с подоконником и накручивал себя – всё, закончили мы эту тему – заберу Плаксу у твоего конченного двоюродного и пошла ты.
Самое интересное, что в глубине внутреннего сейфа Алик видел это сразу. Вот Дане стукнуло полгодика, вот стало понятно, что у него аллергия на собак, вот Алёна, которой не то что одна собака, а сразу два немаленьких эрделя были поперёк горла. Их же ещё и надо было прокормить, а тут на Даню мяса не хватало, жрали всякую соевую хуйню вперемешку с картошкой. Она сразу начала ныть, что хотя бы Плаксу надо отдать, шо Дуняша чихает и чухается, что ейный шурин Серёга готов безвозмездно приехать и забрать взрослого щенка и что спасибо ему за доброту такую.
Алик отбивался, как мог, но понимал, что всё это – до поры, до времени, что любимую малышку придётся отдать, пока папаша не начал на дщерь залазить. Две собаки даже для двухкомнатной квартиры – это как минимум до-хе-ра, а что будет потом, когда начнётся собачий инцест, это к тебе они, как люди, а между собой родства не помнят.
Может, оно бы было и лучше, может, жена и права, как это ни странно звучит. Права – не права, но ведь это была Плакса! Собака, имя которой придумала, кстати, сама Алёна, вздыхая-подыхая от токсикоза вперемешку с Джоном Дэпом*.
* (Примечание переводчика: видимо, имеется в виду фильм «Плакса», в котором главную роль сыграл Джонни Депп («Cry-Baby», 1990, режиссёр Джон Уотерс)).
Это же была Плакса, пусть алиментный, но любимый щенок*. Такая умничка-разумничка, что не то, что передние – задние лапы сама поднимала после прогулки, когда её мыли в предбанничке в тазике.
* (Примечание переводчика: алиментного щенка получает хозяин кобеля вместо денег за вязку, обычно его выбирают вторым после выбора хозяев суки).
И теперь живёшь в непонятно чьей квартире, которую надо за какие-то шиши разменивать на две однокомнатные, одну – Фанфану, одну – Алёне, а самому валить куда-то. И, как говорил Малыш, у тебя при этом даже собаки нету *.
* (Примечание переводчика: «Малыш и Карлссон», Астрид Линдгрен, классика)…
Алик откусил половинку последней жвачки и подошел к пэпээснику* – пробить, где эта херова улица Ульяновых. Блядь, ну как же эти краснопузые заманали со своей суходрочкой на вову лысого – проспект Ленина, улица Ленина, никаких переулков, всё серьёзно и масштабно. Вот тебе ещё проспект Ильича, вот тебе улица Ильича. Оказывается, фантазия у них доходила и до улицы семьи Ульяновых. Наверное, где-то рядом была улочка-переулочка поскоромнее, Марьи-сука-Ильиничны**. С бюстами, барельефами и прочей сопутствующей хренотенью.
* (Примечание переводчика: сотрудник патрульно-постовой службы).
** (Примечание переводчика: Мария Ильинична Ульянова, младшая сестра Ленина).
Мусор был молодой, на похмелах, да и говорил почти без акцента. Может, наш? «Братан, короче, выйдешь на круг тралика, сядешь на «тройку» и рулишь до кончала. Там сойдёшь и на вниз, на «семнадцатый» трамвай, тока не засни, тебе через остановку». Алик аж поплыл: «Спасибо, братишка, удачки тебе». А сам себе думал: «Спасибо, я уже поспал, хватит». И ещё – «Вот уже и мента братом назвал, шо ж дальше будет».
Таксисты грузили в «жигули» ёлки – Новый год, а хули? Алик шёл в темноте и празднично напевал, согреваясь на ходу: «В детском саду скоро будет Новый год, будем есть котлеты, будем пить компот», с интонацией Винни Пуха в исполнении Евгения Леонова. Значится, не забыть – сначала тройка, потом семнадцатый. И шо потом?
Домишки у них были всё больше сталинки. Потом пошли хрущёвки штабелями, а когда пересаживался в трамвай, уже начались серые девятиэтажки с шеснариками. Это уже было попривычней, в каждом втором дворе по садику, чуть дальше, наверное, трёхэтажная школа. Всё, как у нас.
Дом 14г оказался гостинкой*, стоял сразу за садиком. Алик сделал круг, пробил подъезды и сел на качельку на детской площадке – теперь тока ждать. В хату ломиться – без понту, а собаку Серёга выведет, ей же гулять надо, это ж тебе не кошка, а серьёзное домашнее животное. Алик натянул на голову капюшон аляски, заскрипел качелькой, поглядывая по сторонам.
* (Примечание переводчика: гостинка, «комната гостиничного типа» – дом поблатнее коммуналки, но хуже обычного, весь из маленьких однокомнатных квартир).
Пара-тройка старушек сидела на лавочке, а остальной народ радостно набирал форму к празднику – то там, то сям из окна пели, но не «Несе Галя воду», как у нас, преобладала лёгкая Алёна Апина. Как бы им в противовес Алик замычал себе под нос «Четвертиночку»*: «Ах, воротись, вернись ко мне девчёночка». Но было это не про Алёну, боже упаси. Там не та история, чтобы ныть и себя царапать. Спасибо, на тех каруселях уже покатались, дурных нема.
* (Примечание переводчика: по мнению переводчика – лучшая песня Александра Розенбаума, квинтессенция, так сказать, скачайте, послушайте)
И, раз других кандидатур нету, пусть будет про эту, изо сна, с корабля: «Я стогом сена был, ты в нём иголочка». Казалось бы, там не то, что расстаться, встретиться как следует не успели, но петь хотелось, думая о ней: «Сгорит стожок в огне, игла останется, и по твоей вине, и по твоей вине, и твоей вине я – горький пьяница».
Ох, сейчас бы четверть не помешала, даже «За милых дам» с Шуфиком*. Шкалик сейчас был бы в самый раз – жопе холодно. Но качаться в качельке всё-таки лучше, чем сидеть на лавочке, хоть какое-то движение, да и обзор с этой точки был идеальный: сам – в тени, подъезды – видно.
* (Примечание переводчика: один из отличных рекламных ходов водочников – бутылка с шансонье Шуфутинским на этикетке)
Так прошло часа так два, уже скоро начнётся ночь. Сигареты закончились, а киоска во дворе не было, надо идти на остановку, а по закону подлости упустишь Плаксу. Алик начал злиться: «Этот педрила, он шо, не выводит собаку вечером?» И тут в миллионный раз хлопнула дверь парадняка, Сторож остановил качельку и тихонько выдохнул – вот она. Плакса тянула за поводок какую-то старушку – матушку, тётку, бабушку ли Серёги, было похер. Впереди точно бежала Плакса, дочка Рэсси. Алик аж всхлипнул: «Моя ты птичка, масюся». Дурочка раздалась вширь, взрослая уже собака, но точно она, и не шурин с ней, а какая-то бабка. Грех будет её перевернуть, тупо забрать и бежать. А как по другому?
Но даже и этого делать не пришлось, Бог помог – бабуля осмотрела двор, наверное, булей* искала, сняла Плаксу с поводка и подсела на лавочку к коллегам. Кровиночка лучшей в мире собаки сделала бодрый круг по двору, обнюхивая кобелиные точки – столбы, углы и деревья. Алик встал и отошел глубже – сейчас она по логике должна сделать круг вдоль детской песочницы и подойти к мусорному баку, от этого ещё ни одна собака не отказывалась.
* (Примечание переводчика: бультерьеров).
Так оно и было, подошла и стала вынюхивать землю, Алик выдвинулся вперёд из совсем уже тёмной тени и сдавленным от важности момента горлом выдавил – «Плаксочка, ласточка моя, иди ко мне».
Что бы там не тёрли по телеку дедушки Дроздов с Песковым*, она его узнала! Два года прошло, но узнала!!! Взвизгнула, прыгнула на грудь и стала лизать лицо. Алик заплакал и без четвертиночки, то ли помогли старые дрожжи, то ли сам по себе. Он встал на колени, обнял собаку и плакал, целуя её морду и гладя везде сразу. Плакса, Плакса, Плаксочка. Этот хер Серёга собирался её как-то переназвать, с него бы сталось перекрестить Такую Собаку и в жучку, но она-то была только Плаксой.
* (Примечание переводчика: Николай Дроздов и Василий Песков – поочерёдные ведущие программы «В мире животных»).
…Алёна тогда бродила по хате нервная, с огромным животом, по «Тонису» за неимением ассортимента показывали раз в неделю «Плаксу», а она смотрела. Алик работал, денег было мало, но почти хватало, решил ещё поднять и на щенке, которого взял за вязку. Раза четыре выходил на Птичий рынок, стоял с ней за пазухой в тупике собачьего ряда, и народ ведь подходил, спрашивал, но не хотел он её отдавать, глупую дурочку. А она скулила жалобно, писялась на свитер и норовила лизнуть в лицо.
И стало Алику нарешти хорошо, как он и мечтал. Его собака, прямая наследница Рэсси, была с ним, а больше и не надо ничего, да и не могло быть ничего. Спасибо тебе, боженька милосердный.
Он коротко глянул через плечо на Серёгину гостинку, взял масюсю за ошейник и потянул в сторону проспекта – «Домой идём. Идём-идём домой». Трамвай, троллейбус, электричка. А там Казачья Лопань и мы – в дамках.
04. Широта/долгота 36.244147/50.307603
А дальше везуха была везде: никто на Плаксу не косился, не крысился. На вокзале снова попался тот знакомый молодой мент, только он к тому моменту, видать, уже поправил здоровье. Глянул, улыбнулся: «А это шо за пограничный пёс Алый?»* и, поздравив с наступающим, дал закурить.
В первой на сегодня электричке было непривычно пусто и бабка, ходившая по проходу с пирожками, угостила их с Плаксой двумя хозяйскими с капустой. Сказала: «Кушай, Джульбарсик, кушай»** и почапала себе дальше по вагону. Алик крепко взялся за ошейник, чтобы Плакса ни к кому не подошла и чтобы она вообще никуда не делась, прислонился к мутному окну, продышал дырочку и заснул, уткнувшись лбом в стекло.
*–** (Примечание переводчика: «Пограничный пёс Алый» – советский фильм о собаке и пограничной службе, 1979; «Джульбарс» – советский фильм о собаке и пограничной службе, 1935).
На возврат в кораблик он даже не надеялся – и так всё было хорошо. И зря, между прочим – это были его сутки, с полдня по полдень. Изредка ещё встречается такой расклад, если сильно намолишь. Оно ведь как – у тех, кто над нами, свой патриархат, лавэ за свечки там не берут, но судят строго. И наказывают со временем, и одаривают тех, кому край как надо.
Скажу вам по секрету, в обратном сне он опять встретился с той девушкой. И обнимались они, и целовались долгой дорогой в такси, на заднем сидении. Было это сладко, остро и приятно. Таксист в ушанке за ними в зеркало заднего подгляда не пас – следил за дорогой и слушал тихонько музыку. А что было дальше – не расскажу, интимное дело эти сны. Кстати, звали её тоже Алёной, такие у сонных богов шутки. Но была она совсем другая, лёгкая, светлая и ненапряжная, чего и вам желаю. Они улыбались, расстались счастливо и больше никогда друг дружке не снились.
P.S. Горсправка: Королевы Мод Земля (Queen Maud Land), часть Восточной Антарктиды между 20° з. д. и 45° в. д., район научных исследований советских антарктических экспедиций, а также экспедиций Бельгии, ЮАР и Японии. Земля открыта в 1930 году норвежской экспедицией Рисер-Ларсена и названа в честь норвежской королевы. [ Згорнути уривок ]
|
