Олександр Апальков : Маша и Наташа : (нероман) : Анотація, уривок з книги.

Олександр Апальков

— Склянка Часу*Zeitglas, 2017. — 136 с. — (Серія: Сучасні оповідання).
— м.Канів. — Наклад 500 шт.

Поділитись:

Уривок з книжки Рецензії в пресі (3) Відгуки читачів (0) Де купити (0) Скачати файл

"... За окнами иллюминаторов приземлялась на нашу землю зима, возможно, последним снегом. А сама земля теперь уходила в сторону и вниз. Я улетал в Германию.
В самолёте думалось о смерти. Вот рухнет крыло, или попадёт птица... От мыслей таких помогает выпивка… Но эту безмятежную перспективу я похерил.
Я достал тетрадь и, вместо спиртного, отуманил свой мозг воспоминаниями.
Тетрадей я набрал много. Они были чистыми. В Германии они те же, китайские, но дорогие. А записывать мне предстояло много.
Извлечённая из недр моего портфеля теперь была подарена мне на вчерашней конференции. Учёные, писатели ... [ Показати весь уривок ] и журналисты рассуждали о Всемирном дне красоты. Я решил сделать из неё дневник. И стал вносить туда разные обрывки речей, комментариев, разговоров, размышлений и прочего. И вот погрузился в записи:
«Не будет зелёных насаждений, температура на Земле понизится до 18 градусов», –излагал докладчик из Москвы. Далее следовали сравнения покрова планеты с шагреневой кожей Бальзака, ибо «она становится всё меньшей из-за желаний живущих людей…»
«Возможно, в районе Канева самая большая в Европе водно-ветровая эрозия», – из доклада главы райадминистрации.
«Каждый последующий вопрос уменьшает время обеденного перерыва и, соответственно, заключительного фуршета», – из выступления ректора университета.
«В нашем городе ночью задушили девушку. Изнасиловали и бросили где-то на растворном участке», – сказал на фуршете председатель одного провинциального горисполкома. Город тот позиционировал себя туристическим центром будущего Украины.
«Умер бывший сосед по квартире в пятиэтажке. Со второго этажа. Музыкант. Гроб стоит в музыкальной школе. Инфаркт».
«Умер и сосед по участку, справа. Моих лет. «Пролетарий», – называл я его про себя. Его не любил мой пёс Рей. У покойника остался сын, лет двенадцати, жена и старые перекрашенные красные «Жигули» в заросшем бурьяном дворе. Говорят, упал с пятого этажа. На стройке. Был в Киеве, на заработках…»
«За рубежом, – подумал я, – к смерти и покойникам относятся иначе. Спокойнее. Да и я мог бы воспитать в себе тихий цинизм по отношению к людям. Ведь это заблуждение, что все люди – люди». И я достал-таки пляшку.
Очнулся я от хлопков в ладоши. Лайнер шуршал по бетону Шенефельда.
Раницкий встречал меня с распростёртыми объятьями. От него пахло свежевыпитым кофе. От меня – перегаром.
– Что, всё ещё боишься высоты? – ткнул он меня кулаком в брюхо. – Сдаёт твой пресс.
– Годы берут своё.
– Не замолаживайся, – он поднёс кулак, украшенный перстнем, мне под правый глаз, – женился.
– В который раз? – хмыкнул я.
– В седьмой.
– Счастливое число.
– Как твоя новая книга? – спросил он, меняя тему, усаживаясь в машину.
– Расходится плохо, но, как говорил Хемингуэй, имеет хорошую прессу.
– Ничего, – включил он скорость, прибавив газу, – продастся.
– А ты хорошо поднялся, – перекрикивая музыку, рвущуюся изо всех внутренностей салона, говорил я ему.
Он вёл «Мерс», вальяжно откинувши своё боксёрское тело.
– Но, заметь, не боксу благодаря.
– Чему же?
–Ты не поверишь, – литере.
– Литературе?
– Неа, литере. То бишь букве, – он прижмурился. – Репортёром заделался. И дело пошло. Раз в неделю фельетон для «Цайта» и пары таблоидов помельче, да кое-что из мира спорта. Так – тяп-ляп о боксе. И живу, брат-дядя… Никому не кланяюсь и никого не боюсь, как говорил Тарасий. Вот только бабы своей.
– Да ну?
– А вот ты сам её увидишь, – он поднял руку и поцеловал перстень, – пальчики оближешь.
– Лижешь золото? – ёрничал я.
– И не только.
Покинув автобан, мы немного попетляли кварталами Берлина. Смотреть было нечего. Небо хмурилось. Заоконье авто было понурым и мокрым.
Свернув ещё пару раз в боковую улочку с Александерплац, Раницкий нажал кнопку дистанционки. Перед нами поползли вбок кованые a la Moderne ворота. И мы въехали во двор.
– Да, – протянул я, – живут же люди…
– Но, но, но, – зачастил он, – дом на имя жены, машина на тестя, а я, брат-дядя, тут так… – он замахал рукой, – птаха залётная, почти посторонний… Ну, ты ж меня знаешь.
Да, я знал Колю Раницкого…
В школе посторонним был я. Моя мать определила меня в центральную – городскую. В надежде, что скоро ей дадут обещанную квартиру. Но до седьмого класса таскался я в храм знаний по четыре километра, с харьковской окраины. И урбанизированные туземцы смотрели пренебрежительно на мои стоптанные ботинки, те самые – постоянные, в любую погоду и пору времени… А Раницкий, тогда биток-парень, подсылал шоблу тузить меня. Выколачивал материнские гривенники. Меня тузили. Но без особого успеха. И вот ему надоело. И мы «стукнулись» с ним. Он возил меня лицом по земле. Танцевал у меня на загривке. Но после драки мы подружились.
– Пришибу каждого, – сказал он, обернувшись к шобле, притихшей вдруг. – Он ничего, держался...."

[ Згорнути уривок ]