Олександр Апальков : Нравы города Ка : роман : Рецензії в пресі.

Автор рецензії: Владимир ГЛУЩЕНКО, (джерело: журнал "Радуга", №2, 2022)

Вечные нравы вечного города
(о книге Александра Апалькова «Нравы города Ка спустя 10 лет». Канев: Склянка Часу, 2014. 188 с.)

Разные бывают книги. Иную откроешь – не интересно, хотя название привлекательно, а книга издана едва ли не вчера. А бывают другие: на титуле, например, стоит 2014-й год, а написана будто сегодня.
К таким книгам, не колеблясь, отнесу роман Александра Апалькова «Нравы города Ка спустя 10 лет».
Вот несколько цитат. Гражданин Германии Герундий попадает в город Ка, наблюдает жизнь его обитателей и вспоминает дедовы наставления: «– С этим народом, – поучал его ещё дед, ... [ Показати всю рецензію ] тыча в карту пониже Польши, – надо построже. Ибо они не в состоянии сами собою управлять» (с. 106). А чего стоит «причитание» Миши-виноградаря: «Всё худшее, – сжимал он кулаки, – валит из Америки. Так и мучнистые болезни винограда, завезённые торговцами вместе с молодой лозой, сожрали лучшие мои сорта. Так было и во всей Европе в 1847, 1854, 1863 годах. А нас туда тянет…» (с. 79). Можно не соглашаться с персонажем, но ведь злободневно! А «упражнения в сентенциях»? Посмотрите на с. 147 и 148: «–Глупо верить тем, для кого враньё является промыслом, – кипятился Мирон. – Народ наш равнодушный и не учится на трагикомедии собственного города. Не стремится к улучшению нравов и благополучия». В споре с Мироном другой герой, Апайкин, утверждает: «Нет у народа ощущения любви к нему. Посему и самоуправление ему чуждо».
И ещё много чего актуального и интересного найдёт в книге вдумчивый читатель! Это и пресловутый депутатский корпус, и городской голова в сопоставлении с запорожским атаманом, и «оппозиционная» пресса, и «короткие формы словесного творчества НА РУЛОНЕ ТУАЛЕТНОЙ БУМАГИ» (с. 130; мне вспомнилась «Москва 2042» Владимира Войновича), и Ленин-памятник с факелом «под мышкой» (с. 123), и многое другое, что в совокупности представляет собой художественную модель не только определённого города, но и всей страны (тоже вполне определённой).
Всё это злободневно, остроумно, саркастично и свидетельствует о том, что книга большой социальной глубины если и не меняет облика внешнего мира, то, во всяком случае, даёт мощный толчок к его преобразованию.

[ Згорнути рецензію ]

Автор рецензії: Тищенко Вікторія (джерело: Літературна критика)

Несколькими штрихами
Я иду по вершине холма. Сверчки плачут. И лёгкий ветер дышит мне в затылок. На мне белая сорочка. Под ней мой тело. В нем сердце. А в сердце Епифания. Ибо и аз есмь грешен. И горько неверен в супружестве..." (с) Александр Апальков.
Я прочла эти строки из книги Александра Апалькова " Нравы города Ка" - и уже не могла оторваться. Лёгкий слог, заманчивая фабула, ирония и лирика, немного "Ревизора" (сюда ревизор таки приезжает во второй части - да, да!), немного ностальгии, немного разрывающейся от восхищения великой-собой литтусовки и очень много лихих 90-х - все переплелось ... [ Показати всю рецензію ] в этом удивительном произведении современного автора.
Александр Апальков умеет несколькими штрихами создать портрет героя (или не-совсем-героя). Кое-где узнала и себя, так что есть над чем задуматься). А ещё книга проникнута бесконечной Любовью к своему краю. Пусть горькой, пронизанной слезами - но неподдельной искренней Любовью. И даже в борьбе их педантичность - наше "авось" победило последнее, то бишь наше.
Прекрасная книга, которую буду перечитывать неоднократно. Купить можно а издательстве "Склянка Часу" здесь: zeitglas.kaniv@gmail.com
Тищенко Вікторія

[ Згорнути рецензію ]

Автор рецензії: Татьяна Скорова (джерело: журнала СЧ№26)

Александр Апальков

«Нравы города Ка»
«Два рассказа»
«Не Бовари»
«Deutsche Texte»

Безысходная тоска и одиночество – вот что объединяет все эти книги. В «Отдыхающем» и «Нарвике» («Два рассказа») это еще только проклевывается, – в ненавязчивых вокзальных зарисовках с тусклыми площадями, с воронами, которым и летать уже лень, со странно пахнущим «свежим уличным воздухом»… Назревает. Даже описание бури мрачно-угнетающее, не радостно волнующее – как мы привыкли читать у Горького:
«Гордо реет буревестник,
быстрой молнии подобен…»
Но вот диалоги у Апалькова – потрясающие! Когда они взяты из ... [ Показати всю рецензію ] жизни, не надуманы. Поражает гремучая смесь трех языков в его стиле – впрочем, как и в журнале. Как у Хемингуэя: английский тесно переплетается с итальянским… Украинские слова в русском написании смотрятся естественно, хотя и немного шокирующе.
«О Нарвике забыли все. Но не Нарвик».
Вспомнился диалог между мамой и ребенком года так четырех в автобусе Канев-Черкассы… Проезжали Межирич. У сельской школы – памятник солдату.
Ребенок:
-Мама, шо це за дядя?
-То не дядя, то солдат.
-А чого?
-Він загинув.
-Де?
-На війні.
-Та шо?
-Та нічого…

Через некоторое время:
-А то шо за хатка?
-То не хатка, то пам’ятник.
-А чого у неї ніжки?
-Ти ще й ніжки там побачив?!

Есть в рассказе доля мистики, но ведь все, что с нами происходит, – в какой-то степени мистично: случайности, встречи, неожиданности – приятные и не очень, – кирпич на голову…
Стиль Александра Апалькова (да и не только) действительно в чем-то похож на Хемингуэя: те же краткие, рубленые фразы, и на фоне их – вдруг длинные размышления, наблюдения. О себе. Над собой. И другими. Странно: в жизни Александр Апальков страшный эгоист (по мнению большинства представителей города Ка)! В своих же творениях он умудряется отступать на второй план, рассказывая тем не менее о себе как бы из-за угла. Более того – его герой «растрояется», выступает в трех ипостасях: он – Я, Арчибальд Апайкин, и меня терзают смутные сомнения, что Авдий – тоже он!!! И что еще более странно: проза Апалькова угнетает своим пессимизмом, «unhappy end» неизбежен («happy end» исключен, невозможен) – хотя и возможны вспышки радости в загоревшихся вдруг глазах, – ты знаешь, что по прочтении тебе будет так же плохо, как и ему, тебе будет больно, но ты не можешь оторваться и читаешь, читаешь – до конца. И вздыхаешь с облегчением: что это не с тобой. И ждешь продолжения – с нетерпением!! И оно не заставляет себя долго ждать. (См. «Тут дуют ветры» – № 8-9.)
«Нравы города Ка» – как считает сам Апальков – могли бы послужить летописью любого «уездного» городка: будь то Че, или Пе, или Ми, или Др… И с первого взгляда книга может показаться интересной только для обитателей таких вот «больших деревень» или – еще хуже – только для коренных жителей этого самого Ка, где все друг друга знают: если и не лично, то уж понаслышке точно!
Но, на мой взгляд, именно эта книга является лучшим, что вышло из-под пера Александра Апалькова. Это – шедевр. И лучшего уже, кажется, ему не создать. Не пережить, не прочувствовать, не выносить – ни в душе, ни в теле, – в мозгах, как точно выразился он сам… Это было настоящее, а остальное – так, сор, наносное. Он вложил всего себя, ироничного и даже саркастичного, в характеристику «города мертвых», где главная (и единственная) достопримечательность – Некрополь, Пантеон, – благодаря которому, может, только и живо его население, задыхающееся в миазмах провинциальных мыслей…
«В городе Ка три неофициальных языка: украинский, русский и местный. На последнем говорят все, за исключением интеллигенции. Интеллигенция говорит на первых двух». Узнаете?!

[ Згорнути рецензію ]

Автор рецензії: І. Ренькас (джерело: газета "Дніпрова Зірка" Четвер, 8 липня 2021 року № 2021.27)

ЗА ЗАСЛУГИ >>>>>

Канівський міський голова Ігор Ренькас підписав рішення №145 виконкому Канівміськради від 7 квітня 2021 року «Про присвоєння Почесної відзнаки Канівського міського голови "За заслуги перед містом Канів" Апалькову О. В.

Відзнаку присвоєно за вагомий особистий внесок у розвиток міста Канів, піднесення його статусу на загальнодержавному і міжнародному рівні, на знак визнання заслуг перед громадою міста на ниві професійної і громадської діяльності.

ВІТАЄМО ЮВІЛЯРА

Цього місяця на життєвому календарі Олександра Апалькова світла ювілейна дата - 7 липня йому виповнилося 60 ... [ Показати всю рецензію ] років.

Вітаючи його з ювілеєм, хочемо підкреслити значний внесок цієї непересічної особистості в соціально-економічне та гуманітарне становлення Канева впродовж усіх років державної незалежності України.

На початку 90-х років минулого століття він був одним із творців єднання м.Фірзен (Німеччина) з Каневом. Впродовж 16 років очолював бюро (єдине в Україні), яке координувало реалізацію проектів в усіх сферах суспільного життя нашого міста, які підтримувались спілкою "Друзі Канева" з Фірзена.

У 1995 році ініціював створення літературного журналу "Склянка Часу", який видається трьома мовами (українською, німецькою і російською) та з успіхом уже більше 25 років його редагує.

Як письменник Олександр Апальков створив цілу низку літературних полотен. Його книги "Нравы города К" та "Нравы города К 10 лет спустя" стали місцевими бестселерами.

Як науковець видав ряд історичних розвідок про події та людей, що виділяли Канів серед інших міст. Засноване ним видавництво "Склянка Часу" друкує багатьох авторів з України та інших країн.

Бажаємо Олександру Володимировичу, щоб його творча наснага не згасала ще багато часу, родинний затишок сприяв здійсненню багатьох задумів, а роки додавали мудрості та впевненості в правильному виборі життєвої дороги.

Від імені вдячних канівців - міський голова Ігор РЕНЬКАС

[ Згорнути рецензію ]

Автор рецензії: Сергей СТЕПАНЕНКО (джерело: Газета КАНІВЧАНКА № 9 (129))

Его успех уже в том, что книгу легко читать. Несмотря на то, что построена она сложно и не лишена мрачного пессимизма. Но она же дает читателям трудный для прозы, но привлекательный портрет города, а вместе с ним и автора — доброго и болящего душой за ро¬дной край человека.
Возможно, в теперешней литературе появляется «нелевый» фундамент возникновения нового направления, пока еще умеренного прозо -публицистического романа в конце эпохи так называемого модернизма.
Успех «Нравов...» на провинциальной параллели — уж не свидетельство того правила, что признание приходит либо «снизу», либо «из-за ... [ Показати всю рецензію ] бугра». Ведь с автором уже ведутся переговоры немецких издательств. Немцы мотивируют просто, дескать, взаимосвязь между зарубежной славой и популярностью на родине зависит целиком от зарубежья...
Мне хотелось бы уйти в этой «заметке» от литературоведческого анализа названного произведения: лучше всяких рецензий просто очерк о писателе или его творчестве, репортаж, интервью с ним. После чего о нем знают не меньше, чем о его книгах. Сама книга — продукт писателя, по¬желавшего и выступив¬шего против полифонических толстых романов, пожелавшего услышать собственно го¬лос города под криптонимом Ка. Но это уж — «другая тема». А теперь
мне хотелось лишь еще раз посоветовать грядущим читателям: поспешите приобрести книгу «Нравы города Ка»,сработанной в «нескушном» стиле, изго товленной на дешевейшей бумаге, доступной и «легкой» во всех отношениях.
Следует заметить, что каневчанам повезло больше всех — это просто нетрафаретный портрет их города, Впрочем, как и для Драбовцев, Богуславцев, Чернобаевцев и протчая, протчая...

[ Згорнути рецензію ]

Автор рецензії: Бруслиновський Євген (джерело: Газета ВІКА, (246))

Такі книги вряди-годи з'являються в кожному невеликому містечку. Книги, популярність яких переважно визначається тим, що прототипами головних героїв у них виступають місцеві жителі.
Олександр Апальков, автор повісті "Нравы города Ка", що нещодавно побачила світ, влучив у "десятку". Йому не довелося вигадувати колізій, конфліктів, виписувати ефемерні типажі. Він узяв за основу канівців: своїх знайо¬мих, незнайомих, можновладців, начальників, простих гро¬мадян — дещо додав, дещо втяв, і вийшла книжка, яка за рівнем продажу заткнула за пояс і журнал "Склянка Часу", який редагує той-таки Олександр ... [ Показати всю рецензію ] Апальков, і першу його книжку "Два рассказа".
Читача провокує насамперед упізнаваність об¬разів. На це працюють навіть прізвища героїв, що їх автор ви¬дозмінив Мінімально. Тридцять один розділ повісті харак¬теризує, зазвичай, одну (іноді—дві) персони. Таким чином у повісті "описано" близько 50 осіб. Не зважаючи на те, що на початку книги Олександр Апальков застерігає, мовляв, усяка схожість героїв з реальними особами випадкова, канівці все ж легко розпізнають хто є хто.
Удача, ця хитра бестія, за якою письменники полюють часом усе життя і в ловах якої ось уже кілька років бере участь і Олександр Апальков, нарешті, далася йому в руки. Канів заговорив про Апалькова як про письменника. Байдуже, що успіх локальний. Головне, що книжка не припадає пилом на полицях. Головне, що її читають...

[ Згорнути рецензію ]

Автор рецензії: Алексей Аулов (джерело: Zeitglas)

Сказать, что прочёл и понравилось — ничего не сказать!

Начну с гадости: поделитесь опытом, Саша, как Вам удалось издать такое чудо полиграфии — «Нравы города Ка»?! Я глаза надорвал! Подобное я видел, читая архивы 18 года….

Успокойтесь, на этом гадости мои заканчиваются.

Без преувеличения: Вы — очень талантливый, имеющий СВОЙ почерк и стиль, прозаик. Не удивлюсь, если Вы скажете, что и стихам Вы уделяете огромное внимание. Ваши произведения — поэзия в прозе. Вы двумя-тремя словами можете сказать больше, чем некоторые в повести. Ваши эпитеты и метафоры неожиданные и неологизмные . Вы сопоставляете ... [ Показати всю рецензію ] вещи, казалось бы, на первый взгляд, несопоставимые , но эффект — афоризма.

…Известные люди, самой судьбой ведомые, приезжали сюда умирать. И никто из них не жаловался. Все умирали.

…три неофициальных языка: украинский, русский и местный.

…производит город, а именно: говно и мусор (Господи, последние двадцать с лишним лет Украина это только и делает. И на 99 % человеческая верхушка её — говно и мусор!)

…был заведующим сектором косервации и кремации.

…размахивал длиннотами своих рук.

…вздохнёт полной национальной грудью.

…В образах их предтеч и оттечь (У Вас «предтечЬ»)

…Христос был, всё-таки, уком. (Здесь вся наша бравадная шароварщина. …У вас «всё-таки» не выделено запятыми)

…группа поддержки засмоктанноволосого. (Целая часть населения от куцого на перелази!)

…коллективно можно совершать гуляния и насилия (!!!!!!)

…Трудная свобода каинских литераторов…

…Засочился ещё один день.

…Дайте мне пенсию в срок. Потому, что я сделалась дурой от этой жизни(!!!!!!!)

…Записался интеллигентом на форум.

…Бытие же потрудилось над его сознанием наспех(!!!!!)

…Бо нимци живуть у Фи, а ми у Ка (Так и просится всякая добавочная фантазия)

…Уже засиженный мухами Горбачёв.

…Там, где Ленин, там кончается путь.

…Теперь он живёт в Ка. И творит тут же.

…Не из объяснений сделана любовь(!!!!)

…как бруснику из мха своей памяти.

…от неуверенности к отмиранию.

…Ибо думать о жизни — это думать о смерти.

…только учителя и врачи работают сообразно дипломам.

…мэнт должен носить нож… между лопаток.

…копит силы, как свинья копит жир.

…с впалыми боками и больным самолюбием.

…ткнул орбитами глаз на огород.

…Босой, с тяжёлым запахом козла…

…ГРАД СЛЕПЫХ И НЕМЫТЫХ

…Есть два вида улиц: чистые и грязные.

…доцветающая дама гасла глазами.

…Сломать их легче, чем согнуть… Только больно уж похоже на крейсер «Варяг»

Да, Саша, «остаётся жить.

Ждать и надеяться……….

Саша, я поздравляю тебя со сногсшибательной, издевательски-изощрённой, тонкой ( а иной раз) и молотобойно-сарказмной сатирой. Я не скажу, что это хуже или лучше «12 стульев», «Аристократа из Вапнярки» . ЭТО — новое и прекрасное, ТВОЁ.

(Но, убей меня, выброси «ГОВНОМАТЫ» из своего творчества. Ты можешь сказать и посильнее. Наше оружие — ВЕЛИКОЕ УКРАИНСКО-РУССКОЕ СЛОВО. Фамилии, заключающие в себе характер Мандюков — отдай Эдичке Лимонову)

….В годы застоя, один из умников «Литературки» назвал моих ровесников потерянным поколением. Мы стали потерянной эпохой. Дай Бог, чтобы наши внуки и пр. нашли нас.

Две из трёх вещей — великолепны: «Тут дуют ветры», «Нравы города Ка». Причём, какая из них сильнее, — говорить лишне. Я, впервые за последние десять лет, читал и перечитывал, не замечая времени.

Цитат мог бы навести ещё в 10 раз больше, да ты и сам их знаешь...



Алексей Аулов, г.Харьков, член НСПУ.

[ Згорнути рецензію ]

Автор рецензії: Сергей Лазо (джерело: facebook)

ГОРОД КА: ЗНАКОМЫЙ НЕЗНАКОМЕЦ
(о романе Александра Апалькова «Нравы города Ка»)

«Нравы города Ка» – книга иронично-сатирическая, жанра редкого и часто неблагодарного. Даже выглядит она эпатажно: издана на обёрточной серой бумаге, легко ассоциируемой с благословенными брежневскими временами, расфасовкой селёдки и школьных сосисок в людных гастрономах.
Не стану её рекомендовать любителям стройных сюжетных ходов, которые привыкли к выходу из пункта А и логическому завершению событий в конечном пункте Б. Если проложить такой маршрут в предполагаемом городе – объекте повествования, то мы прошагаем ... [ Показати всю рецензію ] одной улицей, а ведь автор уже в названии ставит задачу гораздо шире: «нравы города», следовательно одной улицы, соединяющей А и Б, будет явно недостаточно. Посему он стартует с середины, мы сразу оказываемся в гуще событий, вокруг множество персонажей, за которыми трудно уследить, и нам вместо удобного прямолинейного следования по прямой предлагается бесконечное центростремительное движение вширь, пока всё жизненное пространство не будет заполнено.
Что же это за таинственный город Ка? Будучи знакомым с автором и зная его местожительство, смею предположить, что это Канев, но думаю, не следует соотносить написанное с реальной историей конкретного города. Город Ка, как и его жители – конечно, плод фантазии Александра Апалькова, хотя совпадений и соответствий можно найти немало. «Ка смотрел мне в глаза. Отовсюду. И экс-современными многоэтажными монстрами и загаженными задворками. Но смотрел он великолепно. Нынешней бесприютностью и обречённой памятью». Главная составная города – некрополь-пантеон, который является и предметом гордости и источником пополнения бюджета. Город триязычен: общаются на русском, украинском и местном языке, причём «на последнем говорят все, за исключением интеллигенции». Население города Ка именуется каинами (то ли производное от названия, то ли ассоциация с печально известным библейским персонажем – понимайте, как хотите). Имеются какие-то мифические надежды на сотрудничество с заграничным германским городом-побратимом Фи, соперничеством с Монако и классическим «европа нам поможет». Город Ка, по свидетельству археолога-летописца Нестора, имеет полное Магдебургское право и в нынешней своей бытности вполне самостоятелен: здесь есть управа, разноконфессионные церкви, больница, «семь школ (включая церковно-приходскую), две почтовые станции, двадцать музеев, один институт, два техникума (с прошлого года переименованные в бурсу и колледж), десять предприятий оборонной промышленности и две фекальни, день и ночь перерабатывающие то, что, по словам главного архитектора Егора Речкина, производит город…»
Жизнь в Ка – пародия на постсоветскую действительность, когда и в новых жизненных обстоятельствах все живут по старым привычным правилам. Автор пишет с юмором, издёвкой и, что особенно подкупает, любовью к своим разнокалиберным персонажам: лирическому автопортретному герою Алексию, интерактивисту Арчибальду Апайкину, куратору культуры Федулу Куракину, прокурору Горгонию, страстной «долгих стонов мастерице» Епифании, седовласому собирателю мусора Лиру, блаженному отцу Варсанофию, одинокому другу Мирону, философу Галактиону, а ещё сотне поэтам, собору, памятникам, кладбищам… Невозможно вырваться из заколдованного круга мистических улиц города Ка, нечищеных «из-за их крутизны и одичалости», отравляющих воздух отрыжкой канализации. Даже выехавшие на трускавецкие воды Черчель и Степанюра, путешествуя и пьянствуя, по какой-то роковой закономерности не могут вырваться из привычной орбиты и вместо заветного Трускавца снова пересекают границу родных пенат…
А может Ка расшифровывается иначе, как «каждый», и не город это вовсе, а отражение нас самих? И нравы каинцев – кривое наше с вами зеркало? И уже вовсе не смешно, что главный продукт, производящийся в городе Ка – мусор и фекалии, а «народ как будто тихо в стороне стоит». «И смотрит на судьбу свою и творящуюся с ним историю, как на что-то вне его происходящее». Что впереди? «Ждать и надеяться, что течение жизни постепенно вытеснит и выбросит вон всё ненужное. Как воды мощной реки своим течением на берег всякий сор. А ветер его унесёт. Прочь»
Автор Александр Альпаков написал об этом в 1998 году, а ведь как будто в сегодня заглянул. Есть над чем задуматься…

[ Згорнути рецензію ]

Автор рецензії: Волков Александр (джерело: "ЛИТЕРАТУРНАЯ ГАЗЕТА", №21 (120), 9-22 НОЯБРЯ 2012,стр.6)

Сложный для неподготовленного читателя текст, полный символизма и недосказанности в котором из разрозненных картинок выкладывается мозаичное панно с ясным и четким изображением реальности. Чем-то сродни с картинами гениального примитивиста Нико Пиросмани.
Если смотреть на стратегию изложения, то тут автор, как говорится, ударил ниже пояса без промаха.
Современная наука, изучающая биологические основы поведения животных, называется этологией. Её создатели – Нобелевские лауреаты Конрад Лоренц (1903-1989) и Николас Тинберген (1907-1989) – своими исследованиями старались ответить на вопросы: как ... [ Показати всю рецензію ] происходит становление поведенческого акта, каково его значение для выживания и как происходила его эволюция. Общеизвестны работы с гусями Конрада Лоренца, с чайками Николааса Ниненбергена, пчелами и мышами Карла Фриша и др. Эти зависимости среди животного мира являются первоосновами поведения, инстинкты базируются на них. И было доказано, что в людском обществе действуют те же зависимости, что и в животном мире. Этих базовых зависимостей 3: территориальность, иерархия и доминирование.
Раскрыв книгу А. Апалькова "Нравы города Ка", сразу сработала первая зависимость - территориальность!
Действительно, у каждого свой город Ка.
Я, например, в свою родную Керчь боюсь приезжать, после посещения Родины у меня потом неделю сердце болит, каждый, наверное, поймет почему.
А тут еще год тому назад, продала мама квартиру, и переехала к брату, и не осталось той территории, которая для меня всем миром, и я словно подвис в пространстве без опоры под ногами...
Это, наверное, и называют ностальгией?
Поэтому, автор базирующий свое повествование на вышеуказанной общебиологической основе, обречен на успех.
Возбудители из текста создают сопричастность, такого же или, во всяком случае, подобного в жизни каждого, кто читает книгу Апалькова, а это и есть сопричастность.
Сопричастность вызывает к жизни угаснувшие было эмоции и читатель снова позиционирует себя в своем мире, как я указал выше - у каждого свой город Ка.
Автор описывает свой изолят, колоритных жителей с, на первый взгляд, девиантным поведением, которое давно для всех нас стало нормой. Но это только протест против девиантного настоящего, то есть, нашего бытия...
Автор взялся излить информацию близкую ему, которая его волнует и здесь возможны ошибки, оступки, которые поставят вопрос, − получился текст таким, чтобы его можно было назвать литературой. Ведь можно сбиться на простую повествовательность, утерять главное, да мало ли чего.
Сейчас в литературе превалирует чернуха ради чернухи. А кто-то из Великих говорил, что писатель должен описывать не события, а свою боль.
Говорят, прозу человек по-настоящему начинает писать прозу после 50 лет, начинает автор чувствовать настоящую глубину и цену всему. Читая текст Апалькова трудно с этим не согласиться.
Кроме повествовательной стороны о месте на котором разворачиваются события от архаичных бивней мамонтов, пекторалей этрусков, проломленных черепов мальчиков постарше Бешикташа, вселенском послании Папы Римского, гермафродитного рыцаря Ганзеи и грамоты Магдебурсгского права до трехязычия и лютого симбиоза церквей, автор описывает колоритных мешканцев, которые и создают картину вневременья, вечности, верится, что всегда будет так − ведь город Ка в прошлом, так сказать, огарок, а люди живут, значит, и в будущем тоже.
Не берусь пересказывать содержание книги, отмечу, что язык, которым изложены события, яркий, символичный, с подтекстом.
Ни кого не оставят равнодушным эскапады Мирона, вечное присутствие роскошной Епифании, побратимское буянство Апайкина, который знает, почём фунт немецкой дружбы, его судьба − похерить её, три стопки водки на брата Черчеля и Степанюры на каждом сотом километре автострады, и другие колориты местности…
Сама манера изложения заслуживает особого внимания. В книге видна рука зрелого мастера. Нет, описательных затяжек, словесного выпендрежа, излишеств, ничто не мешает вкушать эмоцию закодированную автором в тексте. Но и телеграфным стилем данное изложение не назовешь, оно полно жизни, эмоции. О таком изложении, после Джонатана Свифта с его « Гулливером…» (Jonathan Swift. Gulliver's travels ) , говорят: « Нужное слово на нужном месте».
Читатель сможет насладиться звучанием слов, как:
« Вот она, высокая и похотливая. С антрацитовыми глазами. Стоит перед ним несколько секунд молча. Набирается смелости и говорит:
− Давайте объединим нашу местную интеллигенцию! − Она это говорит. Высокая и дикая. Ее лицо, лицо певицы из прошлого, меняет цвет».
Или:
« Этот день наступит через две ночи. И будет неизгладим из памяти…Но это еще впереди.
−Эх, хорошо! − все думал Авдий, − самая большая радость − предчувствие радости. Но даже теперь, даже за две ночи до события, Авдий вкушал грядущую атмосферу. И ликовал.
Сегодня он шел путем обратным. И тоже шел навстречу солнцу. Теперь оно только закатывалось и создавало причудливые оттенки на всем, чего касался и не касался его невечерний свет».
Литература такого склада можно считать за образец. Текст, в котором все сбалансировано, гармонично, полно эмоций и лишено препятствий к вкушению этой эмоции и есть текст, к созданию которого должен стремится каждый взявшийся за перо.
Уместно, как мне кажется, упомянуть параллель из музыкальной истории.
Как известно, в джазе было два гения: Луис Армстронг и Yardbird Чарли Паркер, которого все по жизни называли − берд. Последний славился своими импровизациями и когда во время выступления он начинал импровизировать, барабанщик Кенни Кларк кричал остальным участникам группы, в том числе и Телозиусу Монку:
− Только не иди за бердом, только не иди за бердом!
Сравнивая произведение Апалькова, написанное в стиле символических образов Нико Пиросманишвили или джазовых импровизаций берда Чарли Паркера, хочется перефразировать высказывание, указанное выше:
− Только идите за Апальковым!
Нужно учиться на образцах, следовать за примерами классной литературы и создавать свое, неповторимое, вызывающее яркие эмоции.

Волков А.П. член НСПУ.

[ Згорнути рецензію ]

Автор рецензії: Анатолий Крым (джерело: Обсуждение прошлого)

... пользуясь перерывом в работе, занялся чтением. Первое, что прочел, это "Нравы города Ка".
Хотел поздравить с новой прекрасной работой, но, посмотрев на исходные данные, понял, что книга вышла лет 15 тому назад. Тем более, есть повод согласиться с тем, что хорошая литература, как и хороший коньяк, только выигрывают от выдержки.
Очень и очень солидно. Правда, не покидало чувство, что автор жмот и скупердяй. Только начинает интересный рассказ, только появляется колоритная фигура, как тут же точка! Или - того хуже! - уход по-английски. Наверное, дело в том, что начав читать, я сразу поймал ... [ Показати всю рецензію ] себя на мысли: вот, новый Салтыков-Щедрин! И действительно, я такую сатиру - яркую, смачную и пронзительную - давно не встречал в литературе. Даже у любимых мною постмодернистов сатира очень уж снобитская, спрятана глубоко, для посвященных, что ли. А тут!..
Я не люблю давать советы, но из этого я бы сделал роман сюжетный, в духе (как я говорил) Салтыкова-Щедрина!
уверяю, стоит попробовать!
Одним словом, спасибо за удовольствие!"

[ Згорнути рецензію ]

Автор рецензії: Неоніла Диб’як (джерело: рецензія)

Місто Ка не має точних географічних координат. Його можна знайти в будь-якому місці на широких просторах України. Волею Олександра Апалькова, автора твору «Нравы города Ка», воно вилущене з реальної конкретики, аби стати шаблоном, таким собі вітчизняним стандартом початку 90-их минулого століття.
Творча індукція – складний процес, здатний давати суперечливі результати, які не завжди відповідають очікуванням читача, адже в нього «мірило всіх речей» може виявитися дещо відмінним від авторського. Але в усякому разі здійснити мандрівку вулицями означеного населеного пункту, познайомитися з його ... [ Показати всю рецензію ] колоритними жителями доволі цікаво і повчально.
Аби мандрівка справила незабутнє враження, автор використав об’ємні лексичні запаси, скомпоновані у вдалі тропи, самобутні образи, яскраві деталі, що промовисто презентують його стиль, іронічно-сатиричний, лаконічно-напружений, густо замішаний на традиціях російської, гоголівської класики.
Гідом у цій екскурсії-екскурсі визначено Алексія Апайкіна, персонажа скептичного на сучасний кшталт, не зважаючи на церковно-архаїчне звучання імені. Його космополітизм російського відтінку, виплеканий на гідропоніці імперської ідеології, відразу впадає в око. У місті Ка він чужий серед своїх, буйний пагін без глибокого коріння. Але не варто нехтувати саме таким гідом, адже Апайкін наш, один із мільйонів, кого сформувала радянська епоха, і чию первісність химерна українська дійсність досі зберігає недоторканною, фактом, що значно переважає межі рудименту. Наш провідник у поглядах на оточення має свій ракурс, що заслуговує на увагу, хоча згаданий пан на місто дивиться через чорні окуляри, пильно, похмуро, прискіпливо. Це дозволяє спостерігати буття з темної сторони, іноді, навіть, з боку юнгівської тіні, що дуже важливо для самокритичності.
Іноді Апайкіну допомагає сам автор, звертаючись до читача з власними міркуваннями про історичні процеси та з автобіографічними відомостями, однак, на жаль, ці епізоди справляють враження обтяжливих своєю нарисовістю, зайвих у творі.
А місто Ка, інтерпретоване сприйманням Апайкіна, постає перед нами масштабно, в цілісному конгломераті доріг, шкіл, підприємств, лікарні, очисних споруд, іншої урбаністичної атрибутики. Його минуле багате подіями і здобутками, які знайденими артефактами підтвердив археолог Нестор. Магдебурзьке право, згадка у посланні Папи Римського -- відмітини, які додають йому солідності і суспільної ваги, роблять часткою потужної української історії. Першим в цьому ряду пантеон-некрополь. Вже за кількістю згадок у творі розумієш його важливість для міста, його ваблячу силу, духовну знаковість і значимість.
Але це місто, за враженнями Алексія, «із каменю й образи», «його буденна архітектура стала його характером». Тут багато смітять, пахне шашликами, потом, калом і бузком. А ще воно у своєму єстві містить те, що «нескінченно знищує». В його центрі «білий дім», зайшовши до якого відразу починаєш почуватися підданим. «Тут не живуть, тут святкують мертвих» -- мабуть, у цьому афористичному ствердженні перебільшений натяк на особливість нашої ментальності, що відлунює впродовж століть з язичницької давнини.
Візії міста сірі, безрадісні, неприємні. «Прекрасне», «величне» -- епітети, що стосуються лише його минулого. А нині тільки західний сектор міста, що наштовхує на думку про геополітичну символіку, виділяється на сірому тлі жвавістю барв і свіжістю настрою. Тут підводяться новобудови, і саме тут з’являється бачення майбутнього, хоча й доволі невиразне. Правда, це не рятує Апайкіна від хандри та депресії. Він шкодує, що в нього немає ключів від міських воріт – віддав би ворогу. Не викликає ніякого розуміння такий намір. Після цієї заяви запевнення в любові до Ка звучать лицемірно.
Сприймання пантеону мешканцями міста неприємно дивує. Він не проектується своїм духовним сяйвом на їхні душі, лише викликає меркантильне бажання мати його засобом для вилучення асигнацій із гаманців туристів, аби ними поповнити злиденний міський бюджет і зрівняти Ка з Монако, дарма що ці географічні об’єкти мають різні статуси за всіма параметрами.
Проголошена президентом воля, незалежність держави чомусь не викликають у нашого провідника піднесення, не вселяють жодних надій. Інші жителі Ка сприймають цю радісну подію хоча б приводом для особистих сподівань на позитивні зміни у їхньому житті, як це й передбачено людською натурою, а от в Алексія в цей час появляється нав’язливе відчуття ночі націоналізму. Чужий він на тому святі життя, чужий. Через те й роздратував його той тип із засмоктаним волоссям, що прибув до пантеону, до святого місця, яке силою обставин стало полігоном для світоглядно-політичних змагань, прибув, аби проголосити своє наукове відкриття. А його зрозуміли далеко не всі, в тому числі й сам керівник пантеону. Мислення в нього виявилося здрібнілим. Звичайно, з наукової точки зору доводити, що Ісус Христос етнічний українець наївно й бездоказово. Але в площині езотеричній така інформація виглядає цілком правдивою: Господь наш таки українець, як і румун, росіянин, поляк, представник інших націй, бо ж ідеться про вершителя уселюдського духу, постать вселенську, об’єднуючу за своєю символікою.
Проте, жителям Ка не до осмислення горніх істин та прагнень світової гармонії, уклад їхнього життя зумовлений чинниками практично-побутовими, інстинктами, основними і другорядними. Ця обставина навіть кохання, почуття ніжне, душевне, робить надміру постмодерним, діонісійним, грубим і болісним. А хіба можна Єпіфанію любити інакше? Адже вона не звичайна жінка, власне не жінка – напівбогиня, напівмадонна, фантом, не зрозуміла до кінця ідея, згусток блукаючої енергії, у якій вибухово перемішані алхімією буття різні складники: фатум, божевілля, дика пристрасть, страждання та зумовлена ними мудрість. Та вона вийшла заміж за прусака з його вимуштруваною впорядкованістю, бо протилежності притягуються, взаємодоповнюючись, витворюють продуктивне ціле у його повноті і самозахищеності.
Має рацію автор, коли доводить, що німці приїжджають до нас для самоствердження. Старій Європі важливо підживлюватися слов’янською природною енергією, яка додає впевненості, нових вражень і прагнень. Але чи ж ображатися німцям за своїх філософів, яких ми, буцім, умістили у тоненькі брошурки? Насправді, починаючи з представників класичної німецької філософії, аж до Вебера і Шпенглера, майже всі їхні поважні метри явлені перед допитливим студентством та шанувальниками солідними підручниками і фоліантами. А от свою філософію, за версією автора ми розгубили між ідеологією, російською народною творчістю та європейським любомудрієм. А чому зрікаємося безцінного скарбу рідних фразеологізмів, чому не знаємо Дрогобича, Русина, Оріховського, Смотрицького, Вишенського, Княгиницького, Косинського, Транквіліона-Ставровецького, Саковича, Гізеля, Кониського, Прокоповича, Щербацького, Юркевича, Драгоманова, Франка, Шевченка, Грушевського, інших з національної когорти любомудрів, чому так поверхово ознайомлені з напрацюваннями Сковороди? За це маємо соромитися і перед німцями, і перед собою.
Але коли Мирон, один із персонажів твору, каже, що «…логіка страждань сучасного інтелігента далека від побутової мудрості», то він все-таки має рацію, хоча б тому, що для інтелігента це притаманно в усі часи. Щодо слова «логіка» -- то воно важко вписується у контекст. Майже всі персонажі твору доволі нелогічні за своїм єством, їхня інтелігентність у більшості випадків викликає деякі сумніви. Доброзичливий Мирон зі своєю нежиттєздатною філософією, підприємці, недостатньо ділові, злодійкуваті, Авдій зі своїм ущербним дихотомним віталізмом, Лір і Галактіон із синкретичною мудрістю, до якої оточенню байдуже, сповнена знаковості особа Пиренея, отець Варсонофій, який ще не найгіршим чином, у порівнянні з нинішніми церковними мільйонерами, поєднав у собі любов до Господа і потяг до «золотого тельця», письменники, що своєю творчістю не здатні настроїти обивателя на інтерес до літератури, залишені на призволяще ветерани, народ, схожий на своїх окремих представників, вважай, лише флегматизмом у спогляданні на процес творення історії, пасивним сподіванням, що «течія житейська витіснить і викине все непотрібне» (П. Куліш) – ось вони – культурно-духовне ядро міста, каїни, як їх називає автор. Їхні імена з претензіями на іносказання дещо відчужують їхніх носіїв від ідейно-художньої канви твору, а називання жителів міста Ка каїнами сприймається двозначно: розумієш граматично-гумористичну похідність слова і в той же час неприємно вражаєшся посиланням до біблійної паралелі. Але до честі згаданих мною і не згаданих дійових осіб твору, вони не перейняли агресії від свого древнього предка і не мають на совісті серйозних злочинів. Кожен з них несе в собі більшу чи меншу дещицю світла. І всупереч думці місцевого керівника культурою їх, таких різних, таки варто об’єднувати найперше ідеєю будувати нову Україну, берегти і примножувати її духовність, культуру, які тоді будуть визнані в світі, коли належно поцінуються на батьківщині.
Минуло близько десяти років з часу написання книжки. Віриться, що Апайкін, інші герої оповіді, залишивши позаду розгубленість, душевне сум’яття перших років становлення посткомуністичної держави, привнесли немало змін у своє буття, світогляд, систему цінностей. На користь цієї думки свідчать життєві реалії – пантеон не розвалився, не пересохла велика українська ріка, місто Ка не кануло в лету, а це значить, що його жителі протягом останніх років обрали правильну мету, накопичили чималі запаси оптимізму, а прагнення добротворення значною мірою було зреалізоване. Вірю, що так буде завжди.

Неоніла Диб’як, член НСПУ.

[ Згорнути рецензію ]

Автор рецензії: Николай Караменов (джерело: Журнал "Склянка Часу*Zeitglas"№31)

Символика инфернального мира
в повести А.Апалькова «Нравы города Ка».

Рассказчик, от лица которого идёт повествование в повести А.Апалькова «Нравы города Ка», не единожды заявляет, что Ка – «город мёртвых» (1.39), что «Он умирает, каждый день становится полным некрополем» (1.74), да и вообще представляет собой в смысле основных его достопримечательностей, пантеон-некрополь, куда «известные люди, самой судьбой ведомые, приезжали <> умирать» (1.8).
Жители Ка всеми своими корнями и помыслами уходят в прошлое и даже будущее намереваются построить за счёт эксплуатации минувшего, – «пантеона-некрополя», ... [ Показати всю рецензію ] если сделать его туристическим центром. По улицам города гуляет разруха, упадок, покинутость, и немногие его учреждения, как, например, больница, выживают за счёт гуманитарной помощи жителей немецкого города-побратима Фи.
А.Апальков в повести даёт яркую картину города-»огарка», однако нас интересует не прямое описание и называние автором запущенности и бедности Ка, а создаваемая им особая художественная реальность, благодаря эстетическому воздействию которой у читателя возникает чувство, что он соприкоснулся с чем-то потусторонним, с некоей тихой преисподней, ибо, если бы было иначе, повесть представляла бы собой цепь публицистических очерков или зарисовок, хотя и о вымышленном, но очень похожем на где-то существующий населённом пункте.
Качества «мертвенности» пропитывают как сам род деятельности персонажей, так и смысловую ауру их поступков. У мёртвых есть только их минувшее, поэтому вся жизнь жителей Ка экстраполирована в канувшее или, если говорить более точно, в несуществующее и несуществовавшие мифологические времена, которые не имеют ничего общего с действительной историей. Ореол архаичности, «забвенности» создают даже имена персонажей, как-то Алексий, Арчибальд, Горгоний, Календарий, Светозара, Епифания, Авдий и т.п.
В мифологическом контексте повести жители города мёртвых Ка выступают как имевшие место в славянских мифологических представлениях «неблагополучные мертвецы», то есть некоторое время довольствуются «успокоением», а, если делать отсылку к мифологическим сюжетам, «выходят из могил» и пытаются на месте своего погребения, однако на этом, а не на том свете, решать свои прежние, волновавшие их до ухода в потусторонний мир, дела. В итоге деяния их получаются нескладными, гротескными, абсурдными или смешными, с тем лишь отличием от действий мифологических неблагополучных мертвецов, что окружающим живым усопшие по содержанию повести не несут физической опасности. В Ка «Громадный зал усыпальницы сделался ристалищем теоретических страстей, апогей коих <> явился в виде засмоктанноволосого тощего оратора из метрополии. Он провозгласил дребезжащим и слабым голосом Тиберия, что Иисус Христос был всё-таки укром. Ибо на кресте он прошептал: «Ой, леле», что по-лемкивски обозначало: «Ой, папа». Так резюмировал докладчик, издавая всхлипывающие призывы перенести прах приёмного сына Иосифа в Ка…» (1.13-14).
Поступки и помыслы персонажей, которых можно причислить к символическим мертвецам, характеризуются определённой непоследовательностью, механичностью, противоречивостью и алогичностью. Ярким примером могут послужить взаимоотношения Авдия и Светозары. Авдий бесконечно любит Светозару, однако на дне рождения Речкина вступает в половую связь в общественном туалете с совершенно незнакомой ему девицей. Свой разговор со Светозарой он перемежает мычанием, – в символическом контексте мертвец не умеет говорить или неправильно артикулирует звуки. В туалете над всем нагаженным и несмытым он девице «гнул шею и делал то, что она хотела» (1.90). Здесь также нужно учитывать, что в мифологиях многих народов отхожее место и испражнения символизируют мертвенное или вход в преисподнюю.
В главе «Попечитель» попечитель изъясняется «издавая нечленораздельные звуки, точно он скрытый пришелец из космоса» (1.23). У одной из дам, предлагающей Алексию объединить творческую интеллигенцию города Ка, «было лицо певицы из прошлого, оно меняло цвет» (1.16). Полностью безликими существами предстают представители советских органов безопасности, следящие за Арчибальдом Апайкиным, работающим переводчиком в немецкой группе специалистов, приехавших в Ка. Явившись к ним на их вызов, Арчибальд словно сталкивается с клонами, – «У каждого по газете в размахнутых руках. На каждом чернее ночи костюмы-тройки и галстуки с узлами в кулак. А пот так и катится по Арчибальдову лбу.
– Звали?
– Не звали, а пригласили, – один из костюмированных встал, – я полковник икс-игрек»(1.25).
Абсолютным «мертвецом» в описании Горгония, делящегося своими мыслями с Алексием, предстаёт один из жителей Ка. Автор замечает: «Тут не живут. <> … тут мёртвых празднуют. Тут даже кровь скудеет. Я видел. Мужик высыпал мусор. И вылезла из кучи крыса. И укусила его. Вытекла вода…» (1.73).
Своеобразным представителем потустороннего мира выступает и друг Алексия Календарий Брюс, ибо для него бег времени застыл, о чём и говорит рассказчик повести: «Мы с Календарием ровесники. Но он моложе. Ибо живёт всегда в мае 1986 года. Только дни уже считает на тысячи. Месяцы же и год недвижимы» (1.36).
Поскольку город Ка обитель «неблагополучных мертвецов», в символическом контексте повести его жители не могут покинуть место своего вечного успокоения, хотя, естественно, это не характерно для всех персонажей буквально, иначе повесть выглядела бы мистической или сказочной. Важно, как тонко и мастерски, описывая вполне реальные события, А.Апальков строит сюжет таким образом, что при внимательном чтении в контексте обнажается мифологический срез бытия Ка и его жителей. В художественной реальности повести Черчиль и Степанюра, отправляясь отдыхать в Трускавец, в итоге так и не доезжают до конечного пункта своего путешествия и оказываются перед въездом в город Ка. В данной ситуации Трускавец с его лечебной минеральной водой – источник живой воды, но два друга якобы по вполне объективным причинам – один напился самогонки, а другой слепо выполнил его пьяное желание, оказываются, направляясь в Западную Украину, в месте своего символического успокоения. В этом и состоит талант писателя, – описывая реальное, внести в него такую канву образов, которая восходила бы к архетипическим представлениям и уже только благодаря своей архетипической насыщенности универсальными психологическими доминантами, присущими коллективному бессознательному всех людей, представителями какой бы культуры они не являлись, приносит читателям эстетическое наслаждение и чувство прикосновения к тайне.
Из-за невозможности мёртвым что-либо совершить реальное в мире живых, тем более насытить жизнью кого-то, Ка живёт за счёт гуманитарной помощи немцев, и львиная доля гуманитарной помощи приходится на больницы. По этой же причине необходимая техника для открытия в Ка пекарни, оказывается непригодной. В реальности и печь, и автобус, на котором Булычёв намеревается привезти в Ка из Фи печь, просто старые, проржавелые и неисправные. Но в символическом смысле Булычёв, как мертвец, не может из страны благоденствия доставить к месту своего и общего захоронения нечто, что служит для удовлетворения потребностей живых. Это, в итоге, символическая печь и символический автобус. Интересно, что в другом случае, когда Булычёв после неудачной попытки открыть в Ка пекарню снова побывал в Германии и вёз оттуда секондхендовские (вновь символ негодности) машины для продажи их на просторах СНГ, его и таких же предпринимателей, как он, долго, в течение нескольких дней, держали на польской таможне, требуя заплатить штраф за неправильную парковку автомобилей. Во-первых, в данном случае, мы видим вплетённый в повествование о якобы реальных событиях завуалированный архетипический сюжет о пересечении Стикса либо другой мифологической реки, являющейся естественной границей между царством живых и мёртвых. Во-вторых, в царство мёртвых пропускают только мертвецов, и Булычёв, чтобы выпросить разрешение пересечь границу, нивелирует, убивает себя как личность в глазах польского таможенника. Другими словами, в символическом контексте повести, Булычёв делает себя «покойником». Об этом он после рассказывает Алексию: «Обвязываю щеку грязным полотенцем, кладу в рот последний шмат с проростью, вымазываю руки и морду сажей из выхлопной трубы. Ползу к нему. На коленях. По грязи. А все смотрят. Сотни глаз. А я ползу к нему, к пану. Прошу и плачу, и бью земные поклоны» (1.70).
Авдий перекликается с персонажем из древнегреческой мифологии Авгием не только именем, но и событиями из своей жизни. В повести Авдий, бесконечно отданный Светозаре, совокупляется со случайной девицей в туалете прямо над несмытым дерьмом. По содержанию древнегреческого мифа царь Авгий владел «подаренными ему отцом бесчисленными стадами скота, стойла которого не очищались 30 лет» (2.15). Авгию помогает очистить стойла от коровьего дерьма Геракл, Авдий же ещё больше загаживает и себя (в нравственном смысле), и публичное отхожее место, то есть на примере действий персонажа из повести мы имеем дело с так называемым переворачиванием образа с ног на голову, что и вводит в текст комический и одновременно вызывающий грусть эффект. Тема «дерьма и отхожего места», как продуктов распада и, в символическом смысле, атрибутов загробного мира прослеживается и в главе «Песня, моя песня», где говорится, что, очищая городскую фекальню, «утопла дежурная бригада. С вечера напилися. К свободе готовились. Уснули у насосов. А тут президент едет. Приказали открыть главный клапан коллектора. Прямо в реку. Тысячи кубометров испражнений. А над фекальней саркофаг соорудили. За ночь. Из глины и того же дерьма. Зато флагов-то, флагов…» (1.102).
Переворачивание мифологического сюжета для привнесения в текст элементов гротексности прослеживаются и в сцене знакомства Авдия со Светозарой. Он подглядывал за нею, купающейся в речке, и овладел прямо в ивняках, по сути, изнасиловал. Авдий здесь уподобляется Пану, который преследовал одну из красавиц нимф, домогаясь её. Но нимфа, добежав до реки и видя, что Пан настигает её, не желая иметь телесную близость с козлоногим существом, просит богов превратить её в тростник, что они и делают. После съедаемый похотью Пан сделал из тростника флейту пана, на которой начал играть грустные мелодии. Авдий же настигает свою «нимфу» и однажды, совокупляясь с незнакомой девицей в туалете, согнув её лицом к грязному унитазу, символически воспроизводит мелодию похоти стонами девицы, которые резонируют в отверстиях и трубах канализационного стока,– «тростнике» города Ка, его флейты».
Отдельного разговора и анализа требует язык «Нравов города Ка». Короткие, лаконичные предложения словно отстреливают, если можно привести такое сравнение, художественные образы в самое яблочко. В одном из своих интервью И.Бродский заметил, что литература ХХІст., имеется ввиду высокохудожественная, обязательно станет лаконичной: за историю человечества написано огромное количество текстов, поэтому текст, который будет претендовать на то, чтобы его заметили и прочитали, обязательно должен быть, касательно количества слов, сжатым. Это не означает, что цепь образов в таком тексте сократится, скорее наоборот, образы и символы в подобном тексте приобретают многозначность и универсальную глубину. Кто внимательно читал «Нравы города Ка», тот заметил, что оппозиция «живые-мёртвые» – не единственный образный пласт повести. Отдельного исследования требуют ещё несколько пластов художественной реальности, которые внесены в повесть в виде развёрнутых в образный ряд бинарных оппозиций, как то Запад – Восток (западная цивилизация – постсоветская культурная среда), настоящее – прошлое (ностальгия жителей Ка по гипотетическому мангазейскому праву, когда прошлое выступает более живым, нежели настоящее).
По замечанию того же И.Бродского – настоящая поэзия – это предельно сжатый художественный текст. Поскольку повесть А.Апалькова – лаконична, она неминуемо во многих своих местах переходит в поэзию. Достаточно привести несколько примеров: «Доцветающая дама гасла глазами. И покусывала свои сиреневой помадой подкрашенные губы. А под куполом города заря плакала» (1.95); «… только с утра залили дыры и выбоины на широком асфальтовом полотне. Чёрные кляксы гудрона прыгали по ней, как заплаты на одеянии скомороха» (1.85); «Глазами он держал меня словно в кулаке» (1.75).
В бинарной оппозиции «Запад – Восток» примечателен образ Епифании, таящий глубокий символический смысл. Рассказчик повести говорит, что Епифании приходилось в жизни несладко, что она подобна плодородной земле, а руки её – виноградным лозам. Можно предположить, что А.Апальков намеренно или интуитивно показал Епифанию олицетворением родины, восходящему к древнеславянскому мифологическому персонажу Мать – Сыра Земля. Но для жителей Ка, показанных символическими мертвецами, Епифания умерла, – уехала навечно в Германию, выйдя замуж за немца. Иными словами «Мать – Сыра Земля» подалась на запад, ибо настоящая жизнь в повести протекает на территории западной цивилизации, и, возможно, автор повести таким образом показал, куда всем нам, жителям страны, которую пересекает Борисфен, следует двигаться в смысле политических и цивилизационных приобретений.

Литература
1.Апальков А. Нравы города Ка, – «Склянка Часу», 1998.
2.Мифологический словарь. Москва, 1990.

[ Згорнути рецензію ]

Автор рецензії: Неоніла Диб`як (джерело: Нарис)

"...Твір мені сподобався смисловою гостротою, яскравою художньою палітрою, хоча не всі його епізоди викликають однозначну оцінку, що є нормальним для найкращих творів. Проте, художності я лише торкнулася, оскільки мою пильну критичну увагу прикував соціальний психологізм Апайкіна, надзвичайного уповноваженого самого автора. Дуже неприкаяний він був на початку 90-их -- від російського шовінізму відколовся, національного напрямку шарахнувся і навіть до лівого українського центризму не дотягся, одним словом, -- тип неозначено радянський. Певна річ, все навколо йому бачилося саме з такої невизначеної ... [ Показати всю рецензію ] позиції. Цікаво було б зустрітися з цим колоритним персонажем, з каїнами, старшими на десяток років нашої історії..."


Неоніла Диб`як , член НПСУ, Рівненська область.

[ Згорнути рецензію ]

Автор рецензії: Игорь Викторов (джерело: Газета "Ведомости")

"О чем книга? О нравах провинции, о любви, о несбывшихся надеждах. Штрихи и мысли автора складываются в картины города Ка. Чувствуется рука мастера. Мастера, виртуозно владеющего словом. Чего, впрочем, нельзя скахать о полиграфическом исполнении издания.

Автор рецензії: Владимир Ерёменко (джерело: газета «Ведомости»)

Издание “Нравов города Ка” вышло на упаковочной бумаге, из которой солома выпадала вместе с буквами.
– Зачем? – спросил я.
– Чтобы не спутали с журналом “Натали”, – объяснил Александр Апальков.
Как и все из пишущих, автор хотел, чтобы его книга не растворилась в толпе. И – о чудо! – ее оценили не только литературные гурманы; она стала бестселлером. Я уверен – она завоевала бы себе место под солнцем и на отечественном литературном рынке, будь рынок полем жизни, а не кладбищем рекламируемой попсы.
Еще до первого издания “Нравов” мне приходилось читать отдельные главы из книги. Не связанные ... [ Показати всю рецензію ] единым стержнем звуки трогали и забавляли, но оркестра я не слышал. В книге же музыка звучит – оркестр под управлением Апалькова исполняет провинциальную симфонию “Гибель ариев”.
Автор писал с натуры. Думаю, этим во многом определилась его удача. Но натурный пейзаж Апалькова был бы мертвой фотографией, не сумей он – сознательно или неосознанно – преодолеть удручающую натуру своим сочувствием, иронией, манерой письма.
В своих “Нравах” Александр Апальков напоминает Андрея Платонова. Разумеется, стиль Платонова уникален. Но неканоничностью, даже иногда “нелепостью” оборотов своей речи Апальков “достает” читателя так же верно, как Платонов. Инверсии Апалькова неудобны, рубленые фразы временами раздражают, но и – не оставляют спокойным читателя.
Сдается мне, что Апалькову удалось сохранить равновесие, балансируя на лезвии бритвы, удалось пройти между Сциллой кладбищенского всезнания и Харибдой невежества и даже вырубить по пути драгоценные кристаллы из обеих роковых скал.
Ему удалось пребывать одновременно и в своих героях, и вне их. Этот фокус позволил ему преподнести читателю не суперкультивированное поле, а естественное, живое – каким, к примеру, бывает поле ржи с васильками.
В сценах телесной любви нет жеманных умолчаний, но нет и порнографии. Имеет место грубая, натурально-непривлекательная любовная работа.
Есть в тексте фразы антихудожественные, но они теряются среди изобилия удач. “Известные люди, самой судьбой ведомые, приезжали сюда умирать. И никто из них не жаловался. Все умирали”. В парке Славы, “где украли плиты “Вечного Огня”, уже пятый год играют в биллиард киями из швабры”. Впечатляет Управа с Дунькой-притыренной на ступенях; отдел Культуры с одичалым Федулом Куракиным; Попечитель, который “раньше полагал, что язык – это всего лишь орудие дознания”. Россыпи наблюдений живописны, убедительны, иронично-печальны. Безысходно-верны слова Арчибальда Апайкина: “Я выдумал это побратание (побратимство городов Ка и Фи, – В.Е.), как игру. Но кто мне скажет, держу ли я эту игру в руках, или уже она держит меня?”
Великолепен архитектор Речкин, забывший с похмелья, где вчера поставил автомобиль. Гнусно-прекрасен Горгоний, прокурор, считающий преступниками всех, в том числе и себя; в этом он обошел Учителя- Дзержинского, с его слоганом: “В том, что вы на свободе, не ваша заслуга, а наша недоработка”. Смешны и симпатичны Черчель и Степанюра, которые едут на машине в Трускавец – попить водички, полечить желудки, но, останавливаясь под каждым тенистым деревом, пьют водочку и в конце концов вместо Трускавца берут курс на дачу – “на шашлыки”.
“Энциклопедия провинциальной жизни” прерывается размышлениями автора, иногда витиеватыми, иногда парадоксальными, иногда беспощадно прямыми, как лучи солнца из туч. Автор не утомляет читателя размышлизмами, вовремя возвращается к натуре. Незабываема картина положения во гроб бабки и ее деда – в один гроб, для удешевления процедуры.
Апофеозом родимого сюра является глава “Град слепых и немытых”. Сюрреальна, но вполне провинциально реалистична дискуссия Авдия со Светозарой по поводу триппера, каковым Авдий её “наградил”; и плач Светозары, и плач Авдия – скромное свидетельство вырождения человеческой особи: Авдий искренне “раскаивается”, объясняет Светозаре же, как случайно и нечаянно он “подхватил” триппер, совокупляясь по пьянке с “девчонкой” в немытом туалете.
Финальным грандпосмешищем является в город Ка праздник – три черных лимузина, “эскадрон” мотоциклистов, Президент. В сопровождении шизофренических диалогов великого народа. Этим точным мазком и завершается книга Апалькова – камерный слепок нашей национальной трагедии.

[ Згорнути рецензію ]