По поводу первого прямого запрета книги в истории независимой Украины мнения разошлись, но в основном автору опального романа Олесю Ульяненко сочувствовали, а комиссию по защите морали — шельмовали.

Наверное, так и должно быть. Сам факт сопротивления, реакции на ущемление свободы ценен. Ценно, вероятно, и то, что, в конце концов, остановив судебное разбирательство, стороны пришли к компромиссу: автор якобы изъял из нового издания книги смутившую его оппонентов сцену. Тем не менее за обвинение его «порнографом» никто не извинился.

Скажем сразу: более зыбкого определения трудно придумать; порнография — вечная тема без четких ориентиров. Скажем, украинский книжный рынок прямо-таки наводнен российской продукцией весьма сомнительного качества, порнографической по уровню содержания. Это бизнес, это кому-то выгодно, и здесь комиссия по морали бессильна: мораль и деньги суть вещи несовместные, как гений и злодейство. Вместе с тем сама книга Олеся Ульяненко всерьез не обсуждалась, внимание акцентировалось на одном ее непристойном эпизоде; боюсь, что именно этот отрывок будут в его романе и искать. Иными словами, роман подменен вырванной из него страницей — в итоге произведения нет, есть лишь крючок с наживкой. Поэтому тот, кто считает, что благодаря решению «защитников морали» книга получила дополнительный пиар, должен понимать: это — медвежья услуга.

А ведь куда важнее вопрос уровня. Это вопрос всей нашей системы и, главное, системы морали — что мы определяем как порнографию лично для себя. Это вопрос и конкретной Национальной комиссии, ее персонального состава. Здесь дело не в ханжестве — этим людям просто не верят! Разворачивающиеся перед глазами каждого из нас транспаранты лжи дают представление о порнографии совсем другого масштаба — как о механизме более тонком, извращенном, хитро сконструированном, который ввинчивается в душу и свивает там гнездо. С этой точки зрения возмущаться литературным порно — лицемерие. И с этой же точки зрения — парадоксально — книга Ульяненко выполняет некую очистительную функцию, она как бы сама борется с порнографией в ее метафизическом обличье.

Я не знаю, нужно ли было запрещать «Женщину его мечты». Равно как и наоборот, стоило ли ее «разрешать». Или допустимо обойтись кружочком с надписью: «Острожно! Ненормативная лексика», на обложке. Если поднырнуть под ситуацию глубже, становится очевидным, что все эти полярные решения являются таковыми лишь на первый взгляд, а на самом деле речь идет об одном и том же: когда правая рука наказывает левую в споре, кто же возьмет хлеб. Надо сказать, что наказывать одну руку с помощью другой — это ущербный, бесплодный путь воздействия, очень, впрочем, характерный для нашего общества. Это бесконечное шоу, которое нам демонстрируют, собирает миллионы зрителей. И это всегда — паллиатив. Куда более сложным, но и действенным представляется способ выстроить отношения в обществе таким образом, чтобы тот или иной культурный факт ощущал свою принадлежность более высокой по уровню системе. Тогда не будет необходимости судить или табуировать факт — он сам займет свою нишу. Если же подобная система, подобные отношения не найдены и не закреплены, можно производить, низвергать и защищать все что угодно с одинаковым рвением — тогда уже идет война всех против всех.

Собственно, нынешнее «плюралистическое» общество выстроено таким образом, что как высшая ценность признается сам по себе факт. «Пусть цветут все цветы». Ценно лишь то, что есть. А единственным злом оказывается посягательство на это «есть», на жизнь или судьбу самого факта. Происходит своеобразное «заболачивание» художественного процесса, внутренней жизни, самого творческого импульса, намерения. Что мы и видим на примере современной украинской литературы. Казалось бы, свобода! Но такая свобода, будучи вывернутой наизнанку, приводит к закрепощению в трясине, вырваться из которой под силу только радикальными мерами, она приводит к полной и обидной зависимости от произвола совершенно посторонних и случайных факторов, а человек оказывается полностью незащищенным от атак информации, обрушивающейся на него со всех сторон. Так мы приходим к своеобразному диктату свободы. Репрессии и запреты — это именно его методы.

Хуже оба.