Олександр Апальков : Львов-Луганск-Бис : оповідання : Рецензії в пресі.

Автор рецензії: Андрей Ломако (джерело: Парнас)

«…Самое печальное – это повальная потеря совести. Чем больше кричат о возрождении, тем стремительнее от него удаляются… Начались весёлые времена…весёлое разрушение культуры»
(«Тут дуют ветры», Александр Апальков)
До сих пор удивляюсь, почему книга одного из лучших украинских авторов прошла мимо критиков (не по зубам, что ли, оказалась?) – ведь читатель её заметил, несмотря на относительно малый тираж (увы, миллионные тиражи остались в далёком отвергнутом прошлом), заметил и оценил по достоинству.
Но масштаб, охват материала и лаконичное ... [ Показати всю рецензію ] изложение – которое у иного автора выглядело бы сухим и жёстким – у Апалькова, быть может, и жёсткое чрезмерно (хотя, как сказать; кто-то посчитает, мол, посильнее надо было «врезать» – на вкус и цвет…), зато поэтичное, лиричное одновременно (признаться, редкое сочетание в современной прозе) – заслуживает более внимательного и объективного отношения.
Взгляд читателя сперва скользит по страницам, словно примериваясь, привыкая, чтобы затем оказаться будто прикованным с помощью некоего гипноза высочайшего уровня и уже не скользит, а парит в незримых воздушных потоках настоящей поэзии – поэзии в прозе: здесь птицы летят «разрезая ветер крыльями. Неистово и отчаянно», а в окне качается ветка яблони, на которой «яблоки висели по два, по три. Прижавшись друг к другу» – от холода? Или от одиночества в мире людей?..
А вот чудесная зарисовка, по лаконичности достойная Чехова – «Атаманкин ел абрикосы. И бросал косточками в шустрых утят. Те комочками бегали за ними. Тюкали их клювиками. И разочарованно бежали прочь. До следующей косточки». Скажите, много ли сегодня в Украине авторов, которым под силу вот так, в двух словах, раскрыть перед читателем целый мир, яркий и объёмный, живописать, развернуть живое полотно, ткань бьющейся сердечным пульсом жизни?
А вот иная ожившая картина, иное настроение: «…мысли гнались друг за другом… И, пожирая друг друга, становились всё тяжелее и тяжелее». Трудно что-либо добавить, не исказив.
Оставляя в стороне концепцию произведения, уточним, что это – из повести второй, завершающей впечатление от книги Александра Апалькова «Львов-Луганск-Бис (Две мужские истории)». А вот из первой – как раз на тему актуальную, многократно дискутировавшуюся на страницах периодических изданий: «Россия и Украина стали отброшены в мрачное средневековье». Сперва слова Марийки: «Серед німаків мені начебто хто очі промив: я раптом розчула фанатичні інтонації моїх земляків-пропагандистів. Затхлий душок... Невже від цих людей залежатиме майбутнє України?»
Затем, о том же, мысли Стефана: „...І це тут народився Юзеф Корженьовський, польський письменник... І все це було польське. Читав його „Верховинців”. Драма... Тоді із бідного гнобленого поляками життя карпатського українства. Тепер... – тут Стефан сбился. Он не знал, а кто же теперь «гнобить» вот этих грязно и по-нищенски одетых прохожих, глядящих на него из-под лба, грустных, словно спящих на ходу”.
И ещё: „Вірив, писав, розклеював, ходив по квартирам, співав різдвяні вертепи, агітував. За націю, за відродження, за справжніх українців. І що ж угледів я? А теє, що націоналізмом захоплюються або ж вщент злиденні, бо їм все одно до кого тулитися, аби вижити, або ж ті, що прагнуть влади, читай – грошей. Не по мені все це. НЕ ХОЧУ ТОРГУВАТИ КРАЇНОЮ, КОТРУ ЛЮБЛЮ І ДЕ Я ВИРІС. Он вона яка чарівна!..”
Многие, наверное, считают, что настоящее, «вечное» искусство должно оставаться вне политики. Другие считают, что искусство – и литература в том числе – с политикой связана почти напрямую. Истина, скорее всего, в совершенно иной плоскости. Настоящее искусство, хочет оно того или нет, отражает нашу жизнь, реалии сегодняшнего дня. И, от того, насколько верно отражает – если не превращается в кривое зеркало – зависит, останется ли оно с последующими поколениями, которые уже идут на смену – или сгинет во мгле веков.
Главное – не идти на поводу у преходящей моды, сиюминутности, жажды славы. Денег и власти. Всего и сразу. Вырывая из глотки у соседа – вместе с глоткой – или у брата.
Понятно, что выхваченные из контекста фразы, цитаты могут спровоцировать превратное впечатление о книге, раздутое воображением каждого конкретного человека, пробежавшего невнимательным взглядом среднюю газетную статью о хорошей книге. Так сказать, упав на подготовленную – или неподготовленную – почву. И каждый, прочитавший «вырванное», подумает своё, «в меру своей испорченности».
Что делать, как поступить? Почти гамлетовский вопрос имеет крайне простой ответ – проверить мнение рецензента, САМОМУ прочитав книгу. Книгу, к счастью, размерами поменьше любого из тех сотен сереньких романов, которые сегодня штампуют, словно на конвейере, сплошь и рядом все, кому не лень. Издателям ныне подавай толстые романы, да чтобы по два в год, а лучше с полдюжины. А качество?!... Можно подумать, глядя на бесконечные ряды лотков, что книжное ДЕЛО превратилось в примитивный бизнес, «поставленное на поток» дельце – можно БЫЛО БЫ подумать, не прочитав «Львов-Луганск-Бис» Александра Апалькова

[ Згорнути рецензію ]

Автор рецензії: ГАК (джерело: Твори місяця Список з 50 найпопулярніших творів за кількістю переглядів за останніх 30 днів.)

Твори місяця
Список з 50 найпопулярніших творів за кількістю переглядів за останніх 30 днів.
твір переглядів
Наш матюкальний світ...
© Юрій Кирик, 16-09-2011 923
до питання минучості життя

© Ганна Осадко, 21-09-2009 709

Львов-Луганск-Бис (Частина-II)
© Олександр Апальков, 23-10-2011 709

Автор рецензії: Волков Александр (джерело: Свой вариант)

Повесть А. Апалькова « Львов-Луганск-бис».
Рецензии |
Александр Волков

Повесть А. Апалькова « Львов-Луганск-бис».

Не мастак я писать рецензии, впрочем, как и что-то другое, но…
Когда я в прошлой жизни был офицером, мне пришлось «по зову сердца» несколько лет вынужденно пребывать в ФРГ – федеративной республики Грузии, как тогда ее называли. Запомнилось многое, но две вещи остались в памяти, словно зарубки. Первая – наблюдая за беззаконием, творившимся там, я, молодой, борзый лейтенант, думал: когда же эта анархическая грязь захлестнет всю империю? Дождался. Через пару лет после того, ... [ Показати всю рецензію ] как мне удалось унести ноги в Севастополь, началась перестройка, и общество помчалось, будто автомобиль без тормозов на горной дороге. Всё рухнуло… А вторая вещь такая. У грузин была присказка или анекдот, точно не помню: если жена ловила мужа на супружеской неверности, то всегда возникал один и тот же эндемически-нарциссический диалог:
Она: Ты мне изменил, генацвале! А как же сихварули ( любовь, груз.), биджо! Вай, вай, вай…
Он: Чито ты! Кало гого (уважаемая женщина), если я кого-то имею, значит, мы с тобой имеем. Но если тебя имеют, то значит, нас с тобой имеют!
Я вновь вспомнил об этом, прочитав повесть Александра Апалькова «Львов-Луганск-бис».
Завязка в повести такая. Наш соотечественник Стефан Мандюк (тезка христианского мученика) испытывает горькое разочарование в жизни – его покидает возлюбленная Марийка. Эта страстная девица на деле оказывается чертовски расчетливой и практичной дамочкой. Еще недавно она кружилась в иступленных хороводах патриотов УНА, но стоило рыжему потомку Вотана поманить её, девушка тут же дернула прочь с благословенной Родины, забыв о патриотах и о своем незадачливом женихе. При этом в качестве заклинания она повторяет не молитву Иисуса, а совершенно новый слоган – Боже, кажется, жизнь удалась.
Что остается отвергнутому главному герою? Как дальше-то жить? И жить ли вообще? Но тут, на счастье или беду, появляется некая фирма, с директором Катценштайном, которая предлагает Стефану заключить контракт, суть которого состоит в следующем. Стефан обязуется переспать или, говоря языком подворотен, поиметь на каждой станции, начиная от Львова и до Луганска, по женщине. Причем за определенный срок, за оговоренную плату и в установленном количестве, зафиксировав все на тайную видеокамеру. На первый взгляд, кажется, что сюжет сконструирован несколько искусственно, он словно притянут для решения какой-то авторской задачи. Но очень скоро читатель приходит к леденящему душу обобщению, – не стоит забывать, что Родина, Родина-мать, тоже женского рода.
Да, он подписывает этот злополучный контракт, который мало чем отличается от контракта брачного, того самого, что нынче входит в моду на наших патриархальных пространствах.
Не стоит забывать, что самое главное в любом художественном тексте – его литературность. И она, эта литературность, зиждется на порядке слов и их значении. После номинативной и транспозитивной функций слова,.которые обозначают предметы и явления, следует суггестивная функция. Именно суггестивная функция проявляет задуманный, но не названный впрямую авторский замысел.
Мы прочитываем то, что описывает автор, но за внешним описанием проявляется нечто другое, не выраженное прямо. Из видимой части текста мы узнаем, как главный герой выполняет условия контракта, а на эмоциональном уровне ощущаем скрытую, настоящую драматическую глубину и замираем, предчувствуя новый смысл.
Такая подача материала является основным признаком литературности текста. Как говорил основоположник теории подтекста кашмирский поэт и мистик IX века Анандавардхана: «Среди поэтических речений доставляющих наслаждение сердцам ценителей нет таких, которые бы не обладали соприкосновенностью к проявляемому значению». Автор не называет проблему, он высвечивает ее через описываемое действо, он будто вносит светильник в темную комнату, проявляя невидимых доселе людей, освещая предметы обстановки.
Если литература это подражание, имитация, то Александру Апалькову удалось прекрасно сымитировать то, что происходит на узнаваемых просторах Родины. Подобное мы наблюдаем на своих улицах довольно часто, мы уже привыкли, у нас притупились все рецепторы, и нет у нас острого сердечного отзыва. А повесть «Львов-Луганск-бис» трогает невостребованные струны, и в душе начинают звучать чувства, которые мы давно позабыли.
Простая история с дымным налетом пошлости перерастает в трагедию. В финале главный герой бросается под жирный бок немецкой чушки, оприходованной им в ходе выполнения контрактных обязательств. Он повторяет путь своей бывшей зазнобы. Всё, дальше тупик.
Если текст вызывает эмоции, и ты ему веришь, то возникает состояние, которой Сковорода назвал «сродством». «Если нет сродства, то тебе будет неуютно и на царских коврах», – писал Григорий Саввич.
Помещая себя рядом с героем, читатель понимает, как легко, по чьей угодно указке «из-за бугра», нас оприходуют при помощи наших же соотечественников, на нашей же территории. Нас «имеют» как хотят, устраивая самые непотребные спектакли с участием наших актеров, оставаясь при этом накрахмаленными европейскими зрителями. Господа, мы вам такое покажем, вы ахнете, дайте только сценарий и заплатите бедным актерам. Подайте на хлеб насущный. Или приютите, Христа ради, на самом краешке своего европейского рая.
Чтобы герой сумел быть самим собой, чтоб остался на родине, он должен ответить на один вопрос. Этот вопрос задает Орфею Харон на его просьбу вернуть Эвридику (помните зонг-оперу «Орфей и Эвридика»?): « Какой немыслимый поступок еще бы мог тебя спасти?»
Ответить непросто.
Но автор дает подсказку-намек. Это мерцающий в толще лет скифский всадник на боевом коне, пробивающий через тернии себе дорогу домой. Не боящийся выйти один против троих.
Такой подтекст создает эмоциональное настроение читателя. Но это не все.
Последнее время почему-то принято говорить только о содержательной стороне изложения. Многие критики видят лишь эту сторону современной литературы, забывая о ее многогранности. Но существуют, если так можно выразиться, ГОСТы литературности. И только их соблюдение позволяет называть тот или иной текст художественной литературой. Некоторые из них указаны выше.
В повести Апалькова эти ГОСТы присутствуют.
Несколько лет назад мне подарили книгу Владимира Ступакова «Покидая литературу», в которой автор вынес в эпилог высказывание Вовенарга: «Красноречивых книг мало, но отдельные блестки рассыпаны во многих книгах. Даже лучшие писатели слишком многословны».…В. Ступаков приводит лучшие на его взгляд, самые удачные отрывки из произведений более чем сотни писателей, начиная от А. Аверченко до Б. Ямпольского. Но мне кажется, что В. Ступаков поторопился. Попадись ему повесть Апалькова «Львов-Луганск-бис», он бы, несомненно, что-то взял и из нее.
Послушайте, как вкусно написана эта вещь. Небольшой пример:
«У ног Стефана между мхастыми корнями запущенного куста сирени по темному дерну сочился ручей. Это умирал совсем уже почерневший снег. Украдками рвался ветер между почкастыми, но совсем еще голыми ветвями. А на все это, в том числе и на Стефана, глядела алая уже пряжа облаков. Еще холодных в тени, но в лучах солнца – теплеющих в ледяной завесе нового дня».
Подобные описания я встречал только у В.П. Астафьева, уважаемого мной литератора покинувшего нас несколько лет назад. Для сравнения – отрывочек из «Царь-рыбы»:
«Кипрейная нежность зари обвяла, только занявшись, холодным блеском тяжелого золота ослепило, залило живую небесную плоть, слиток металла, погружаясь в глубину скоротечных сумерек, расплавлял твердь горных вершин, и, когда зазубренным ребром, совсем уже твердый, остывший, вывалился этот слиток из прорванного неба в узкую горную расщелину, небо еще долго оставалось продранным, и в проран, в небесную дыру смотрелась и дышала мертвым холодом бездна».
Отлично выписана сцена встречи Стефана со старым приятелем Апайкиным. Приведу лишь отрывок:
«– Да ну ее на хер, философию, – добавил он пива в свой стакан, – какой с меня ныне философ. Ты послушай мое речепостроение. Хома Брут толковее изъяснялся. Провинция, скажу я тебе, это непрерывность, в которую жизнь проваливается. Ее плод – незамечание того, как утекает жизнь».
Или вот:
«Стефан бродил по улицам. Шел дождь. Мелкий, грустный. Навстречу ему трусила собака, брошенный кем-то спаниель. Этот, породистый и, должно быть, когда-то ухоженный зверек был жалок. Комья грязи на слипшейся шерсти. Грусть в глазах… Брошенный. И напомнил этот пес Стефану чем-то его родину. Такую, казалось в детстве, крепкую, шалую. В годы развала, еще бойко державшуюся на ногах и верующую в неминуемость близкого счастья. С какой-то собачьей радостью в умных глазах. И теперь, спустя годы, перманентной нищеты…Словно брошенные собаки. Все мы – брошенные собаки. Разница только в том, что породистые брошенные выглядят еще жалче. Не приучены еще к помойкам».
Многие люди, не избегающие спорта, знают, что в оценочной категории участника поединка главное – это не набранные очки за удачное выполнение приема, а то, к чему можно судье прицепиться, чтобы не дать ничего. В тексте, представленном Александром Апальковым, придраться не к чему.
Не могу удержаться, и еще раз сошлюсь на кашмирского мудреца. «В произведении, писал Анандавардхана, нужно использовать для повествования действительно бывшего или вымышленного сюжета, прекрасного сообразностью возбудителей, чувств, симптомов и преходящих настроений: отказаться от неподходящей ситуации, и введение рассказа, пусть и придуманного, но соответствующего желаемой эмоции…Текст должен быть полон достоинств и лишен недостатков».
Именно по такому канону и выстроена удачная повесть нашего коллеги по перу.
За последние десятилетия среди моего изолята т.е. тех авторов которых я знаю лично, на меня оказали сильнейшее воздействия роман Люды Пивень « Ферма кентавров» и повесть Виктора Лановенко «Соучастник». Ну, а теперь добавилась повесть Александра Апалькова « Львов-Луганск-бис».
Если я так увлекся этой повестью, то не исключено, что любой, прочитавший эти строки, тоже может увлечься. И хорошо, что есть авторы, создающие тексты такого уровня. А это значит, Литература продолжается!
Аминь!

Литература:
Сергей Шумов, Александр Андреев. «Григорий Сковорода. Жизнеописание, Сочинения». Изд. «Евролинц». Москва.1999г.
Аристотель. «Поэтика» Пер. М. Л. Гаспарова. Сочинения: В 4-х т. М.: «Мысль», 1983. Т. 4.
Владимир Ступаков «Покидая литературу», (СПб.: «ДМИТРИЙ БУЛАНИН», 2009.)
Виктор Астафьев. «Сон о белых горах» («Царь-рыба) из сб.« Печальный детектив», изд. « Литературна артистикэ», Кишинев, 1988г. Стр.510.
Ю.М. Алиханова. «Анандавардхана. Дхванья лока (свет дхвани)». Изд. «Наука», Москва. 1974г.
П.А. Гринцер. «Основные категории классической индийской поэтики» М. «Наука», 1987г. Гл.3.
А.П. Волков. «Айсберговый подтекст». Изд. «Дельта» Севастополь, 2011г.

[ Згорнути рецензію ]

Автор рецензії: Trus (джерело: http://laabrochet.livejournal.com)

Как-то мне попались под руку журналы конца 1990-х годов «Склянка часу», что в переводе с украинского означает «Стакан времени». Ну, стакан так стакан. Каждый вправе исчислять время доступными ему категориями. Такой себе литературно- художественный журнал, издающийся в глухой провинции с претензией на международный статус, потому что печатаются там хотя и доморощенные писатели, но из нескольких стран. Что меня восхитило на его страницах, так это опусы главного редактора, учредителя, совладельца и постоянного автора в одном лице – господина Апалькова. Я просто рыдала над этими вещами и очень жалела, ... [ Показати всю рецензію ] что тираж ограничен – не всем доступно испытать такое эстетическое наслаждение. Потом мне пришло в голову составить новое произведение из самых восхитительных мест его повестей и рассказов и поделиться полученным новоделом на страницах своего дневника.

Поскольку в журнале постоянно указывают на недопустимость перепечатывания текстов без ссылки на первоисточник, с удовольствием это делаю. Цитаты (слово в слово, без малейших исправлений) взяты мной из повестей А.Апалькова «Тут дуют ветры» («Склянка часу» №8-9), «В чужом пиру похмелье» (№4-5), рассказов «Семь текстов» (№10-11) и размещены в произвольном порядке. Цитата из №10-11 того же журнала. Название мое собственное – защищено авторским правом…



«ВЕТРЫ ПОХМЕЛЬЯ»

«Есть писатели, которых нужно поощрять за каждую ненаписанную книгу»
В.Брюгген
Он не знал, куда себя деть. А было ему уже 35.

- Тоска, - Евграф почесал начинающий расти живот.

- Что, не клюет?

Атаманкин сидел спиной к подошедшему. Ему хотелось на голос пощупать говорившего. Но не выдержал и оглянулся.

- Мотлохов Алексей, ветеринар.

- Атаманкин Евграф, дачник.

- Да сматывай. Все одно без толку, - вторит ему скотский доктор, прикрикивая набитым воздухом ртом.

Уже не было солнца. Атаманкин смотрел на мир ночи. Тут ничто не возбуждало, разве что ветер…

Дом ветеринара был четвертым. Они пили спирт. Разведенный глюкозой. Из баночек из-под майонеза «Провансаль». Он не жег, а освежал. Мерзлая говядина исчезала с ускорением. Дары огорода не отставали.

Ночь за окном уже пробовала встать на дыбы.

- А расскажи что-нибудь, - обратилась местная библиотекарь Надя к Атаманкину. И зябко пожала широкими плечами. Под розовой фланелевой кофточкой прошла волна. Ее груди перекачивались вверх-вниз. Перед его глазами. Подобны большим яблокам и белые, как молоко. Атаманкин закрыл глаза. Открыл их снова. То был не сон.

Но вдруг из глубины души встала Анна. Блеск ее глаз. Анна. Анна.

- В 1993 я был в Германии. Нас везде возили, поили, принимали и поучали как жить…

Раскосоглазая брюнетка сверлила его взглядом. Ему подносили водку, шампанское, пиво. В стаканах. В бутылках. В баночках. Пили все. Скопом. Безудержно. Без меры. Потом танцевали.

Анна, эта страстная, но уже потасканная брюнетка висела на нем тряпкой. Упиралась в него назойливыми грудьми и лизала его в шею.

- …Нас двоих пеленали прыгающие отблики свечей. И великой тварью снова заблудили во мне желания. Однажды, хорошенько подвыпив, я налил свои глаза страстью и проволокся ими по ней. Она повисала в моих объятьях, - кашлянул Евграф в крепкий и вовсе не старческий кулак, - Она была в восторге. Я – в безумстве. Потом на нас глядело небо. Вдруг она вспыхнула румянцем: «Едем отсюда!» и ветер трепал ее измученные надеждой волосы.

- Анна, если ты будешь и дальше так гнать, то я вернусь домой с пустым карманом.

- Почему?

- Мне придется покупать новые штаны.

Она смешно улыбнулась искусственными зубами наружу. Потом резко надавила на тормоз. Ремень безопасности врезался ей между грудей.

- Ну, а ты попробуй! Переедь к нам, - говорила Анна и глаза ее содрогались.

- Нет уж, лучше быть головой у мухи, чем жопой у слона…

Евграф посмотрел на Надю, отслеживая впечатление от сказанного. Та внимала. Жадно и откровенно.

Все, хватит. На волю. Она выдохнула свою прежнюю душу в небо:

- Ну, рассказывай теперь ты, Мотлохов! Не ковыряйся как немка в заднице! – воскликнула Надя, затаив дыхание на половине фразы.

Мотлохов прищурил глаза и, вдохнув на всю грудь, выдал, как бы цитируя:

- Шел я на ферму. Было тихо. И вдруг увидел торчащие бабьи коленки из стойловой кормушки. Подошел поближе. Неужели несчастный случай? На слежалом силосе, в его парах, скотник любил доярку. Силос. Навоз. Любовь, – подытожил Мотлохов и в тот же миг разразился трехэтажным, затем все более вычурным прекрасным русским матом.

- Евграф, будь другом, сыграй хорошую песню, - терновые сливы Надиных глаз снова прошлись по его пальцам, подстраивающим инструмент, по его виску, шее, коленке, подпирающей гитарный грудастый бок. И в тишину полилось…

Индоселезень по кличке Шуфутинский крякнул. Все пришло в движение. Атаманкин пил спирт. Его мутило. Но он пил. За окном дичал ветер. Он люто шумел обтрепанными ветками яблони. «Зачем я увлек ее?» В душе Атаманкина полоскались помои.

- Ты жесток, - сказала Надя безгневным голосом. – Прощай.

И пошла прочь. Вслед ей улетали воробьи. Казалось, земля вздохнула вместе с Евграфом. Сочувственно и тревожно.

Поезд полз лениво и обреченно. В купе к Атаманкину вошла высокая брюнетка. Лиф платья распирался грудью. Она присела рядом с Евграфом. Низкорослый кондуктор, проверив билеты, посмотрел на нее прозрачными пустыми глазами, уткнулся взглядом в клюв ее грудей, рвавших белизну корденовской блузы.

Атаманкин представил себе как он, крутой бизнесмен, сожмет ее. Как вожмутся в него ее груди и губы.

«А ведь у меня была душа поэта, - размышлял он. – Но вся вина в том, что каким-то образом ее осудили жить чуждыми интересами. Вот откуда растут ноги моей деградации».

Вагон подергивало и поламывало. И старушка в цветастом платке за окном, и небо, и кресты, и вода, - все распирало душу Атаманкина. Она росла. Выходила из него. И летела, обнимая все, - вверх, вширь, вдаль… Родина неслась навстречу.


пародия, смешно

[ Згорнути рецензію ]

Автор рецензії: Геннадій Молчанов (джерело: критичний нарис)

Наче й день сонячний сьогодні, а от прочитав книгу Олександра Апалькова «Львов-Луганск-бис», і якось одразу потемнішало за вікном і на душі. Не люблю я останнім часом читати такі книжки, і з фільмів тепер дивлюся, переважно, мелодрами й слухаю джаз замість колись улюбленого хард-року…
Утім, від життя за мелодрамами, джазом і ліричною поезією не сховаєшся. Тим більше, коли є автори, які пишуть про те, що їм болить, а не про те, за що заплатять. Апальков відноситься саме до таких людей, бо пише за покликом душі. Його повість «Львов-Луганск-бис» примушує замислитись над вічними цінностями: патріотизмом, ... [ Показати всю рецензію ] любов`ю, сексом (однією з складових любові).
У процесі читання книги я весь час відчував, що автор задався ціллю нав`язати моїй психіці негативну картинку. Я наче постійно блукав між териконами, чи територією заводу залізобетонних виробів, хоча на шкалі від плюса до мінуса, де з одного боку Лівів, з іншого – Луганськ, не все так однозначно. Свого часу я багато подорожував, не з балачок знаю, яка колосальна різниця між цивілізованим заходом, безтолковим центром і «забиченим» сходом України. І я, здається, зрозумів авторський задум: показати читачеві реальну мапу цілісної країни. Таку мапу як не розфарбовуй, а кольори все одно змішаються і в результаті видадуть сірий колір. Я міг би помилитися в своїх умовиводах, однак іще одна деталь їх підтверджує. На догоду читачеві вигідніше було б у тексті ускладнити умови контракту між колишнім журналістом Стефаном і журналом «Плейбой», щоб за контрактом Стефан, наприклад, мав завдання, знімати на відео секс виключно з Дашами Астаф`євими. І хоч краса українок, від Даши Астаф`євої до безіменної вчительки з району, змушує тріпотіти серця чоловіків усього світу, тим не менше автор виводить образи всіх українських жінок у сірому кольорі, серед сірих готельних номерів, сірих барів-забігаловок – НА СІРІЙ МАПІ УКРАЇНИ.
Як на мене, то на цій мапі для контрасту не вистачає сорочки вишиванки на мужньому тілі Стефана. Він брудно «нагнув» жінок усієї України, а потім втік до Німеччини – справжній патріот!
Сила цієї книги в тому, що, видана у 2003-му році, вона й досі (2011) актуальна. Це з одного боку тішить – автор написав не прохідний твір. З іншого боку – за вісім років умови життя в Україні майже не змінилися, хіба що в мінус. Наших, вдягнутих у сіре, жінок досі «нагинають» усі, кому не ліньки, у сірих готелях, сірих барах і навіть у сірих квартирах сірих родин… Хочеться вірити в те, що українські чоловіки нарешті повернуть українським жінкам кольори життя, жінки у відповідь з вдячністю розфарбують мапу України в райдужні барви; а Олександр Апальков напише про це книгу.

Геннадій Молчанов

[ Згорнути рецензію ]

Автор рецензії: Євген КАЛЕНЮК (джерело: "Книжник-Review")

Александр АПАЛЬКОВ. Львов — Луганск — Бис. Сер. «Библиотека журнала «Склянка часу», — Канів: Склянка часу, 132 с.(о)

«У них доже слова такого, «терзание», нет». Це не про нас, це про західну цивілізацію. Дуже суперечливе твердження, але наявних німецьких та англійських словників для його спростування мені не вистачило. Дійсно, численні синоніми пропонують різноманітні муки, але, на жаль, лише в тілесному розумінні. Нічого кращого за «сопfизіоп» мені не трапилось, а це, погодьтеся, звучить зовсім несерйозно, навіть дещо смішно.
У книзі взагалі повно таких ось суперечливих сентенцій,
які, проте, ... [ Показати всю рецензію ] не так легко спростувати. На відміну від
європейців, американців, ми приречені на довічні гризоти,
докори сумління, борсання між крайнощами й нічого путнього з нас не вийде,
бо суперечливість закладено в нашій природі. Це ефект межі - географічної,
етнічної, релігійної, на якій розташована Україна. А будь-який фізик
підтвердить, що найбурхливіші й найцікавіші процеси відбуваються саме на
межі різних матеріалів, полів, теорій врешті. Ось людина із Західної України
опиняється в Східній і дивується, що тут гривні ще й досі називають рублями.
А ось він просить тутешню дівчину розповісти про своє дитинство й чує, що її
батька зарізали на танцях у Трускавці - і все, зміна декорацій, бо що тут ще
скажеш? Ніби й умовилися, що один народ, ніби й на одній землі живемо,
ніби й інтереси мають бути спільні, ніби й турків з татарами разом били, коли
треба було, а ось маємо - рублі та «піво», пластуни та НАТО. Ми дуже схожі й
це ой як заважає нам ставитися один до одного серйозно. Нас чарують кішки,
лякають вовки, захоплюють дельфіни, але мавпи тільки смішать. Ми
дивуємось розсудливости німців, заздримо витончености французів,
схиляємося перед працелюбністю японців, але наші сусіди, карикатурно
подібні до нас самих, є тільки об'єктом глузування.
У книзі дві повісті, й обидві вони пропонують різні варіанти пошуку себе в цьому світі тим, кого втрапило народитися в Україні. Герой першої, підхопивши у своєму секс-турне країною страшну хворобу - смертельну тугу, не витримує тиску середовища обідраних вокзалів, запльованих туалетів, готелів, населених тарганами, тікає до стерильної Німеччини в міцні обійми пишнотілої фрау Герінг, яка приїздила до нас, мов у якийсь Еквадор, подивитись на дику екзотику. Герой другої, з'їздивши до тієї ж Німеччини ще на початку Незалежносте, не прийняв західного розкресленого буття й повернувся до свого східноєвропейського Еквадору пити спирт із глюкозою та розмірковувати про те, що немає нам місця ніде й не потрібні ми нікому, навіть нам самим.
Книгу написано швидше російського, ніж українською, і цитата на початку недарма мовою оригіналу. Річ у тім, що у сучасній українській мові теж непросто відшукати адекватний відповідник слову «терзання». Може, це свідчить, що ми стрімко наближаємось до Европи? А може, це просто склероз?

[ Згорнути рецензію ]

Автор рецензії: Євген БРУСЛИНОВСЬКИЙ (джерело: «День»)

Канівський літературно-мистецький журнал «Склянка Часу» продовжує тішити читаючу публіку завидною регулярністю випусків та новими ідеями. Ось і наразі світ побачили водночас аж два зошити: чорний та білий. Білий — звичне число «Склянки» (№17-18). А під чорною палітуркою із золотим тисненням — несподіваний до нього доважок під назвою «СКІФІЯ-21».
Два блоки, майже півсотні авторів, тексти українською, німецькою, російською, добротне поліграфічне виконання укупі з оригінальною ідеєю редактора та видавця Олександра Апалькова присмачити все це скіфським колоритом народило доволі таки їстівний «літературний ... [ Показати всю рецензію ] бутерброд».
На відміну від попередніх «тематичних» чисел, які були присвячені пам’яті поважних класиків Пантелеймона Куліша, Бориса Чичибабіна, Льва Копелєва, нинішній «скіфський» випуск «Склянки» виглядає до певної міри розхристаним і навіть вразливим. Фривольні пригоди такого собі стовідсоткового вуйка Стефана Мандюка (чого варте прізвище!) із повісті пана Апалькова можуть навідліг шокувати цнотливих ревнителів національної гордості. Ще б пак, головний герой ставить собі за мету не зібрати в рекордний строк високий урожай пшениці, не побудувати нафтотермінал, не заснувати банк, не навчитися випускати дешеві й добротні авто, а ввійти в Книгу Гіннесса, погодившись на абсурдну пропозицію проїхати потягом через усю Україну й… переспати на кожній станції з незнайомою жінкою.
Можна сміятися, можна плакати, можна критикувати повість зокрема й увесь журнальний блок у цілому, але якщо покласти руку на серце й запитати: а чи не самоїдством займаємося ми в переважній своїй більшості останнім часом? Чи не ми самі винні у власних бідах та негараздах? Чи не пора вже облишити тицяти пальцем у «клятих» росіян (американців, поляків тощо) а, засукавши рукава, братися гуртом за толоку, щоб збудувати врешті-решт омріяну Всеукраїнську Світлицю, в якій би ніхто не смів гвалтувати наших жінок, класти ноги в чоботях на наш стіл, вихоплювати дрова з нашої печі, частуватися нашою їжею, смакувати нашими напоями і за те шпурляти нам межи очі жалюгідні зелені папірці?!
Явна провокативність образу, відвертий ляпас, що його відважує автор українській наївності, лінощам, бундючності та самоїдству, буде явно не до шмиги тим, хто розпізнає в головному герої повісті себе. Надто ж тим, хто, вслід за ним, уже нагострив лижі, аби чкурнути з цієї «безперспективної» країни світ за очі. Навряд чи вони збагнуть, що автор, попри неприхований сарказм, усе ж залишає їм шанс. Недарма поруч із вагоном, у якому мандрує українськими просторами Стефан, час від часу з’являється віртуальний і таємничий вершник, про якого відомо лише, що він — скіф та ще те, що скаче він додому. Автор повісті ніби під’юджує Стефана: ось вона, мить істини, зберися духом, припини бути «мандюком», відчини двері тамбура, зроби крок. Схибиш — скрутиш в’язи, так то й так, а поцілиш — опинишся на коні (місця вистачить для обох) і скіф допоможе тобі дістатися батьківського порога.
Та бракує сили Стефанові. Не вистачає мужності. Він легкодухо дозволяє потягу, а потім і літаку перенести себе в чужі краї. Не скіф він. І навіть не предок скіфів. Коріння підрубано, зв’язки втрачено, двері тамбура міцно замкнені, у серці кволість. Бліде лице головного героя за вагонною шибкою віддаляється від нас усе далі й далі…
Якби я був коректором, я б одіслав Олександру Апалькову примірник його часопису, рясно почерканий червоним фломастером. Якби я був редактором, я б забракував третину всіх опублікованих у здвоєному випуску текстів. Якби я був книготорговцем, я б узяв не більше 100 примірників цього претензійного часопису, і то — під реалізацію.
Але я всього лише читач. І головне завдання, яке ставить перед собою кожен часопис, — не залишити мене (тобто читача) байдужим — «Склянка Часу» виконала. Не важливо, що я відчув: втіху, обурення, лють, зневагу. Важливо, що блок із двох зошитів — чорного та білого — після прочитання я поставив собі на полицю. Туди, куди останнім часом я ставлю все менше й менше часописів.
http://www.day.kiev.ua/49951

[ Згорнути рецензію ]

Автор рецензії: Марк Богославский (джерело: Критичний нарис)

Два великих поэта, два современника, которых связывала не только духовная близость, но и личная дружба, не сговариваясь, высказали суждения, для нас с вами в данном случае ключевые.
"Трещина, расколовшая мир, прошла через сердце поэта",— признался Генрих Гейне.
"Счастлив, кто посетил сей мир
В его минуты роковые",— откликнулся Федор Тютчев.
Что имел в виду наш поэт, делая такое странное заявление? Тютчев исходил из убеждения, что именно в эти «роковые минуты» истории уму человеческому открывается тайна тайн Бытия, которая в иные, ровные, спокойные времена как бы находится в тени, слабо ощутима.
Опираясь ... [ Показати всю рецензію ] на эти суждения, мы с уверенностью можем сказать, что Александр Апальков — счастливец: трещина, расколовшая жизнь нескольких поколений в нашем отечестве, особенно болезненно прошла через его сердце.
С упорством, вызывающим уважение, Апальков погружает свои персты в открытые кровоточащие раны нашей общественной жизни. Ибо знает: прежде чем рану исцелить, ее надо внимательно рассмотреть, рассечь,— подготовить к целебному хирургическому вмешательству.
Размышляя о мучительном нашем переползании из мусорной ямы номенклатурного «социализма» на чисто выметенный и вымытый асфальт рыночной цивилизации, Апальков не взвивается в поднебесные сферы абстракций. Он двумя ногами стоит на почве нашей сегодняшней реальности.
Особая ценность его художественного свидетельства в том, что он видел, изучал, пропустил через свой мозг и душу не только жалкую нашу реальность, которую многие публицисты одним лихим росчерком пера объявили вчерашним днeм истории, но и добротную аккуратную реальность немецкой рыночной цивилизации, которая видится этим публицистам, как наш с вами благословенный завтрашний день.
Апальков пристально вглядывается в эти две реальности,— отказываясь как от розовых, так и от чeрных очков.
Ему нужна правда. Вся полнота еe. Полуправды — хоть розовая, хоть чeрная — его не устраивают. Он знает, помнит: «Лучшие сорта лжи изготовляют из полуправд» (Л. Леонов).
Такой подход вряд ли будет по душе нашим критикам, каждый из которых яростно отстаивает свою любимую полуправду, или массовому читателю, чьe сознание подвергалось подобной обработке.
Но рано или поздно художественная честность Апалькова будет оценена по заслугам.
Как писатель, Апальков ещe набирает высоту. Наблюдая за ним многие годы, я с уверенностью могу предсказать, что художественная зоркость этого писателя, его творческая хватка, гражданский темперамент, нацеленность на Правду с большой буквы и, наконец, острая неудовлетворeнность достигнутым — обещают нам нечто очень серьeзное, на редкость самобытное, стилистически неожиданное и совершенное.
Марк Богославский.

[ Згорнути рецензію ]