Книга Александра Апалькова "Нравы города КА спустя 10 лет" не могла, понятно, появиться без предшествующего сочинения – "Нравы города КА". Апальков нащупал сугубо свой жанр. Нельзя назвать его абсолютно оригинальным, но в Украине ничего подобного я не встречал. "Нравы" сегодняшние, как и прошлые, не имеют четкой сюжетной линии, не обозначен главный герой, и книгу нельзя назвать романом, если придерживаться традиционных литературоведческих позиций. Но, на мой взгляд, это именно роман о житии нашем (эх, житие мое…), состоящий из диалогов, литературных портретов, притч, размышлений, гомерического сюрреализма, скоморошеских сцен. Всё это, накладываясь на страницы, создаёт мозаику, напоминающую картины импрессиониста Камилля Писарро, который ухитрялся создавать живописные сюжеты из мельчайших пятен краски. В некотором смысле "Нравы" наследуют "Историю одного города" Салтыкова-Щедрина. Как известно, история щедринского города Глупова в своё время вызвала неоднозначную реакцию современников. Известный публицист Суворин в журнале "Вестник Европы" за 1871 год, обвинил писателя в глумлении над русским народом. Тургенев же назвал книгу замечательной. Сам Салтыков-Щедрин отвечал на обвинения Суворина так: "Писатель, которого сердце не переболело всеми болями того общества, в котором он действует, едва ли может претендовать в литературе на значение выше посредственного и очень скоропреходящего". Критик, настроенный "свідомо", найдёт главное отличие "Нравов" Апалькова от "Истории" Салтыкова-Щедрина в том, что "Нравы" есть глумление над украинским народом. Указанный критик разъярится тем более, что в "Нравах" речь идет о духовном центре Украины. Я считаю "Нравы" замечательной книгой. Граждан города КА Апальков именует каинами – вполне резонно считать слово "каин" в данном контексте производным от названия города. Вероятно, есть в этом и мрачный подтекст: вполне возможно, что автор психологически настраивает читателя на зловещий символ. Точно так же – каинами – можно называть и временных обитателей города, даже и всяческих немцев, поскольку, попадая в Канев, "иноземцы полностью интегрируются". Каины представлены в широком диапазоне – от одичалых совершенно (чего стоят поэт-психолог или Герундий, "контролер от НАТО") до элит-каинов. Последние, элит-каины, являют собою "сливки" туземного общества, и здесь тоже есть своя иерархия – от пещерной элиты до понтовой. Да, каины различаются, но их объединяет одно свойство – склонность к перманентному пьянству. Пьют каины беспощадно и уныло. Это, между прочим, является одним из доказательств того, что украинский народ и народ русский – абсолютно различны, несмотря на то, что и тот, и другой вышли из Киевской Руси. Ведь, как известно, еще в 986 году князь Владимир Красное Солнышко, отказываясь от предложения принять магометанскую веру, возбраняющую употребление спитного, определил навечно: "Руси есть веселие пити, не можем без того быти...". Иными словами, русские пьянствуют ради веселья, а украинцы – ради погружения в уныние. Автор "Нравов" не сушит слово правописанием, не сушит и фразу выверенным стилем. Пишет, как слышит. И в итоге имеет место стиль Апалькова. Это не игра без правил, а игра по своим правилам. Автор играет – по своим правилам и без посредников – со словом, с читателем, со своими героями. Они отвечают ему уважением. Булычев, Авдий, Черчель, Степанюра, Календарий, Епифания, Мирон, Визажия, мэр, заммэра, Ядя, она же Ядвига, она же Яся, Герундий, Володай и десятки других. Никто из них не держит зла на автора. Это очевидно, иначе он уже давно был бы ими отравлен или зарезан. Там и сям читатель сталкивается с антихудожественными сценами, но они естественно вписываются в антихудожественный социальный срез города. Мимо Мирона шла парочка. – Ты меня хочешь, любимый? – спросила она. – Хорошо бы пива, – отвечал её спутник. А за ближними кустами резвилась собачья свадьба. При этом автор вовсе не преследует цели эпатировать публику. Он попросту пишет этюды с натуры. И этих этюдов – не счесть. Потому-то книга ассоциируется у меня ещё и с картиной Александра Иванова "Явление Христа народу". Художник работал над картиной 20 лет, исполнил для неё свыше 600 этюдов с натуры. Небезызвестный Павел Третьяков приобретал эскизы, поскольку саму картину приобрести было невозможно – она писалась по заказу Академии художеств и заранее принадлежала ей. Апалькова заказ Академии художеств не ждёт. А жаль. Это значит, что в нынешней бессмысленной системе координат не могут быть оценены по достоинству уникальные предметы искусства, но для слуха и глаза простонародья штампуются бесчисленные дезы, шоу, конкурсы, попсовые песнопения, призванные промыть мозги любой ценой, – завлечь в радужную телеканалью и отвлечь от серого бытия. И мы имеем то, что имеем. – Хватит! – отрезал мэр. – Не на базаре. Работать надо. И вот что, – потёр он ладони, – с завтрашнего дня все переходим на рідну мову. – Это на какую? – спросил Алиев, зам по строительству, бывший по рождению и паспорту чеченцем, по воспитанию русским, по жительству украинцем, а по языку смесью всего понемногу… – Ну, не на идиш же. Так был узаконен великий суржик. В двух книгах, посвященных городу Ка, наберется сотни полторы типов, и есть надежда, что итогом литературного труда Апалькова станет обобщающее сакральное полотно. Какое? Нет, не явление Спасителя народу. Подозреваю, что это будет дьяволиада. Предчувствие крушения нашего Дома, навеянное "Нравами", совершенно определенно. Можно было бы назвать такое предчувствие страшным, но слишком слабо это слово для ощущения безмерности бездны между словоблудием верховных, заманивающих каинов в Европу, которая никогда не примет их за равных, с приземленностью этих самых каинов, неприкаянно блуждающих по городу КА. Во время презентации книги в Каневе, когда я высказался в том духе, что мои ассоциации по книге связаны с ощущением Конца Света, элит-каины, находившиеся в зале, разом возмущенно загалдели и развенчали меня вместе с моими ассоциациями. Их аргумент состоял в том, что город КА не так уж плох, а каины еще покажут себя в лучшем виде. К финалу книги волею автора обустроилась загадочная притча о Лире, водившем 10 лет свое стадо баранов и козлов по окрестным лесам и горам. Лир, как и все мы, надеялся, что стадо созрело для цивилизованной жизни. И что же? – А теперь, – продолжил Лир, – ступайте! Вот мои пенаты и ваши стойла. Места всем хватит. И стадо двинулось. Сквозь двери оно потекло в мэрию. Оно занимало себе места. Бараны вдруг стали теснить козлов. Лбами, рогами, копытами. – Да… – задумался Лир. – Маловато я вас водил. Надо было сорок лет. Независимое стадо Лира, если быть точным, бродит уже не десять, а двадцать три года, и нет света в конце тоннеля. Но, дабы неистовые ревнители украинского возрождения не предали автора остракизму, он извернулся и обозначил хеппи-энд. … Рассвело. По квёлому небу распускалось белое пятно. Посиневшая вода реки остыла. Ветер теребил её. На город шла очередная весна. Каждая тварь спешила совокупиться. Каины сделались любвеобильны. Я улыбался своим мыслям и рождающемуся утру… За моей улыбкой умирал зевок. Хотелось совсем не жить, или уснуть и спать, не просыпаясь… С неба упал луч. Он пронизал окружающий меня мрак. И поверилось, что именно он осветит путь. Изгладит темный след былых ошибок и заблуждений. – Так продолжим же борьбу, – крикнул я в рассвет. Ликующий автор "крикнул в рассвет". Даже, вроде бы, вдохновенно. И тем объегорил "возрожденцев". Прошу читателя обратить внимание – для крика "в рассвет" не хватает восклицательного знака. И это не опечатка, а ловкий промысел автора. Нет, в городе КА и в сотнях КА нашей черноземной местности хеппи-энда не будет. Никогда.

Каины неприкаянные.